Светлана прислонилась головой к стенке вагона и мгновенно погрузилась в какую-то черноту. Тяжесть, которую она взвалила на себя, оказалась настолько непосильной, что сознание требовало отдыха.
— Приехали! — услышала она и открыла глаза.
Ну вот, уже немного получше, — удовлетворенно проговорил незнакомец и направился к выходу. — Вам помочь?
— Нет-нет, спасибо. Я уже... отогрелась.
Бледность еще не прошла. Но по крайней мере она уже не походила на человека, который через секунду упадет в глубокий обморок.
Оказавшись в автобусе, который с ровным гулом мчал по трассе, окруженной густым лесом, Светлана снова впала в забытье. И с остановки шла к дому на автопилоте.
Елена Васильевна не ожидала приезда внучки. Она сидела у себя на втором этаже за мольбертом и рисовала чей-то портрет. Она так задумалась, что не услышала, как тихонько скрипнул ключ, как мягко отозвались шаги Светланы в тишине дома.
— Кто там? — Услышала она голос Елены Васильевны. Ничуть не встревоженный и не испуганный. — Светлана?! Ты?.. Вот сюрприз!
Глаза ее вспыхнули радостью. Она раскрыла объятия, и Светлана прижалась к бабушке, ощутив вдруг, насколько Елена Васильевна стала тоньше. Словно цветок в гербарии...
— До чего я рада, — сказала Елена Васильевна, снова улыбаясь. — Ты не представляешь! А я не ждала тебя раньше Нового года.
— Я и сама не думала, что вырвусь. Сначала хотела поработать. А потом...
...Дома ей и в самом деле стало немного полегче. Ей помогали и стены, и книги, стоявшие на полках, и картины — такие знакомые и родные. Но еще больше помогало присутствие Елены Васильевны. Словно она каким-то непонятным образом оттянула на себя часть боли. Пока они пили чай, Елена Васильевна рассказывала нехитрые новости из жизни соседей и знакомых. Ни к чему не обязывающий, легкий разговор, который уводил мысли Светланы от того, что вызывало тянущую боль в груди.
Елена Васильевна смотрела на внучку и не узнавала ее. Всегда живое лицо словно увяло. Блестящие глаза погасли. В уголках рта залегла тонкая скорбная складка. Это было не лицо, а маска. Маска человека, потерявшего что-то очень дорогое. Она улыбалась, когда Елена Васильевна, желая отвлечь ее, рассказывала всякие забавные происшествия: как Вера Ивановна забыла о том, что повесила во дворе сорочку с длинными рукавами, а вечером, увидев размахивающую руками фигуру, которая пыталась то ли обнять, то ли утянуть ее за собой, подняла крик. Как...
Светлана улыбалась, но глаза ее оставались пустыми, как дом, который покинули жильцы. Елена Васильевна попыталась утешить себя тем, что нечто подобное переживают многие девушки. Пройдет время, и утрата забудется. Но сейчас она боялась, что такая сильная и глубокая натура, как Светлана, не сможет легко, как старую кожу, отбросить память о человеке, с которым была близка. Такие, как она, способны полюбить раз и навсегда.
На ком же она остановила свой выбор? И кто посмел обидеть ее? Неужели этот человек был так слеп, что не понимал, какую рану может ей нанести? Господи, ну отчего? Отчего на свете существует такая несправедливость?
Когда они поднялись наверх, Елена Васильевна достала с книжной полки папку, в которой лежали фотографии. Фотографии, которые она смотрела, только когда оставалась одна. Чтобы никто не мог видеть выражение ее лица. Но сейчас ей придется открыться.
Светлана села в старенькое кресло, ручки которого носили на себе следы острых коготков Грэя. Пока он рос, ему нравилось точить когти именно об это кресло.
Елена Васильевна устроилась в соседнем.
— Мне давно хотелось тебе рассказать, — начала она и замолчала на миг — настолько трудно было заставить себя говорить. Но, видимо, настал момент, когда горький яд может стать лекарством. И она заговорила ровным, спокойным голосом.
Фотографии были любительские. Но очень хорошие. Они почти совсем не выцвели, не утратили своего качества. Изображение оставалось четким и ясным. Группа молодых девушек на пляже. Они только пришли. Еще не успели раздеться, когда фотограф, забежав по колено в воду, снял их...
Они приехали на практику. Потому что прожить на юге было проще и дешевле, чем в любом другом месте.
Купались в основном рано утром, до работы, и вечером, когда садилось солнце.
Утром они оставались, можно сказать, в одиночестве. И это были самые приятные часы. Море было тихим, спокойным, теплым — стоило только войти в воду. А когда они выходили, тело наливалось бодростью и свежестью. Потом приходилось, соорудив импровизированный зонтик над головой, бродить вдоль берега, забираться в горы, чтобы выбрать подходящее место, и делать наброски, писать этюды.