«Как она может сердиться, — вяло подумала Светлана, — если Максим — вот он, а Костя...» Ужас снова охватил ее, и она застонала.
— Я здесь, — Макс сжал ее ладонь.
— Больной, сидите спокойно, у вас очень глубокая рана, — одернула его женщина.
Светлана попыталась что-то проговорить, но он понял ее без слов и кивнул:
— Хорошо. Хорошо, не волнуйся. Я буду сидеть как сфинкс.
По его тону Светлана поняла, что ему больше ничего не угрожает. Но как это все произошло?
Максим не сразу рассказал ей, как закончился этот поединок. Он не хотел волновать ее. Но когда понял, что Светлане будет намного спокойнее, если она узнает все, очень коротко описал минувшие события.
Увидев, что Светлана падает, он, на секунду забыв обо всем, бросился к ней.
— Это было неразумно, — недовольно поморщившись, упрекнул он сам себя. — Не могу понять, почему я так поступил. Хуже ребенка. Мы ведь с Полем отрабатывали приемы боя, и я знал, как уходят от удара копьем. Мы тысячу раз проделывали это. Но тогда мне показалось, что он ударил тебя в висок... В общем, он выстрелил. Я все же успел увернуться — пуля пробила руку. Я даже не почувствовал боли, но это сразу отрезвило меня. Ему не удалось задеть меня копьем. Он как бешеный...
— Он и был бешеным, — перебила его Светлана. — Не могу простить себе, что не поняла это сразу, еще когда он избивал Сашу. Если бы я тогда догадалась, то...
— Ты же не психиатр, как ты можешь ставить диагноз? — сжал ее руку Максим. — Один Поль... знал. Но он умирал и не смог мне объяснить. Только подарил это копье, предупредив, что я не должен прикасаться к нему, после того как привезу в дом. И я всегда помнил его наказ. Я осторожно развернул материю, как Поль сказал, и повесил копье, продолжая удерживать концы ткани. Меня поражало, почему все копья Поля были тщательно отполированными, а это нет. Все в каких-то зазубринах...
— Почему? — спросила Светлана, начиная смутно догадываться.
— Потому что Поль пропитал его наконечник ядом, который сварил сам. Африканский яд может убить человека сразу, как только попадет в кровь. Только если знаешь противоядие, можно спасти человека, — объяснил Максим.
— Поль спас нас всех, — проговорила Светлана, вспоминая взгляд темных глаз, в которых она словно растворилась там, в Драгомее.
— Да, — вздохнул Максим. — Поль пришел мне на помощь даже после своей смерти.
— Больной, вам нельзя... — нарочито строго сказала Светлана, но не выдержала и прильнула к его груди, стараясь не задеть раненую руку, висевшую на повязке.
За окном расстилался укрытый белым чистым снегом сад. И Светлана видела, как по расчищенной дорожке идут студенты ее группы. Их встречала теперь не только Екатерина Игоревна с бутербродами — в мастерской ожидала их прихода Елена Васильевна. Сначала она ни за что не хотела оставаться в Москве, считая, что будет сидеть здесь без дела. После долгих препираний сошлись на том, что зиму Елена Васильевна проведет в особняке, а весной поедет в Верхнегорск.
Елена Васильевна не капризничала. Хотя случилось невероятное: она вдруг вернулась в родной дом, в котором прошло ее детство, она все равно чувствовала себя здесь лишней. Но как-то — это вышло само собой, — она оказалась в студии, где работали студенты. Кто-то из ребят спросил ее совета. Елена Васильевна внимательно посмотрела его работу и поняла, отчего у него не получается натюрморт.
— Постановка у вас в теплых тонах, а вы пытаетесь навязать ей холодную гамму. Попробуйте найти главный цвет и к нему подбирайте дополнительные.
Совет оказался очень точным. Так постепенно Елена Васильевна стала нештатным педагогом, который добровольно проводил несколько часов в студии вместе с ребятами.
А когда устраивались чаепития, она рассказывала им о своей учебе в художественном институте, о своих учителях, о работе в театре с Пыжовой и Бибиковым, о том, какие у них были замечательные национальные студии и сколько главных театров в республиках выросло благодаря их выпускникам. И если вдруг Елена Васильевна по какой-то причине задерживалась и не приходила, ребятам словно чего-то не хватало. И кто-нибудь непременно отправлялся узнать, не заболела ли она, а если нет, то почему забросила их.
Постепенно она перестала ощущать себя обузой — слишком родной и знакомой была творческая атмосфера. В ее советах нуждалась и Светлана, которая не только занималась по программе, но еще и по нескольку часов проводила в мастерских театра. Особенно в те дни, когда началась монтировка сцены и установка света. От освещения зависело, как будет смотреться задник — будет ли он светиться, играть всеми красками или просто превратится в красный фон.