Граммов по двести коньяка уничтожил каждый из нас еще под салат. И это было только начало. Хотя Кеженис в дальнейшем только делал вид, что пьет — но это было понятно, он все же работодатель. Все же в процессе выпивки он заявил, что не видит ничего плохого в том, что пилоты расслабляются подобным образом; летчики, сказал Робертас, как моряки: на работе должны быть собраны и готовы ко всему, а на земле им разрешено все, что только взбредет в голову. Литовцы сдержанно усмехнулись, Курт с энтузиазмом поддакнул. Он быстро пьянел.
Попутно выяснились некоторые подробности относительно господина Фенглера, а именно — каким образом его занесло в Сибирь и на работу в литовскую компанию. Родом Курт был из Восточного Берлина, и по молодости принимал участие в разбиении известной Стены, наивно полагая, что жизнь восточных немцев в одночасье улучшится. Но, как очень скоро убедился, новые власти ФРГ настороженно относились к «осси», особенно к тем, кто учился в Советском Союзе — а Фенглер окончил Актюбинское летное училище. Курт ответил новым властям Германии взаимностью, в знак чего каким-то образом выправил себе направление на работу в Москву. Соотечественники крутили у виска пальцами и, видимо, не зря: Москва на переломе тысячелетий оказалась совсем не похожей на Актюбинск восьмидесятых. Она какое-то время била и швыряла бедного немца, пока Курт не прибился к литовским пилотам и не перебрался в Вильнюс, а оттуда — в Сибирь. В Германию возвращаться он то ли не мог, то ли не хотел, а, может, то и другое вместе. Несмотря на выпитое, он что-то недоговаривал, а под конец вечеринки окончательно сбился на немецкий. Дэйв постарался взять на себя функции переводчика, но — я заметил — переводил далеко не все, что рассказывал Курт. Сам же Дэйв, обращаясь преимущественно ко мне, намекал на некоторые особенности моей будущей работы и уверял, что главное в ней три вещи — осторожность, осторожность и еще раз осторожность. В противном случае — срок в африканской тюрьме, где год отнимает как минимум десять лет жизни…
Не слишком ли часто мне напоминают о возможности угодить за решетку?
Но этот вопрос я задавать не стал. Мои новые — как их назвать? — сослуживцы захотели узнать о моей трудовой деятельности. Естественно, тут ничего странного не было. Я рассказал им об этапах своего большого пути, следя при этом за тем, чтобы не ляпнуть чего лишнего.
И не ляпал. Я мог позволить себе рассказать о карьере снабженца, которая едва не прервалась на Кавказе в момент обострения тамошней обстановки, мог немного углубиться в воспоминания о работе на речном флоте, где экспедирование груза вменялось мне в обязанность… Но не сказал ни слова о зловещей «заимке» в глухой сибирской тайге, о войсковой части в Ченгире, или о страшном острове близ берегов Японии. Литовцам этого знать не требовалось. Если честно, я и сам о многом бы хотел забыть. Но это, наверное, кому как на роду написано: одному самое опасное приключение — это попасть в вытрезвитель, а другому выпадает такое, что и пятерым мало не покажется. Вот я к таким «другим» и отношусь…
Тут я заметил, что уже философствую вслух. Причем к моим устным размышлениям прислушивается в основном Майк, к слову, единственный некурящий в нашей компании. И как только он понял, что я обратил на это внимание, то быстро сделал вид, что его гораздо больше интересуют девушки за соседним столиком. Не считая Кежениса, Майк мне показался самым трезвым среди нас.
Я все же был не сильно пьян — по норме номер два (максимум в новой либо незнакомой компании). Есть еще номер один и номер три, но не в них пока дело. Дэйву коньяк шел не на пользу — физиономия его покраснела, опухла, и он тяжело дышал, хотя и дымил сигаретой как паровоз. Курт же набрался здорово: не потому что европеец, а просто не пропускал ни одной. Это я смог заметить.
— Расскажи ему про Африку, Дэйв, — вдруг произнес Фенглер.
— Про Африку? — переспросил командир. — Кое-что мы уже ему рассказали, правда, Андрей?
— Точно, — согласился я.
— Он не все знает, — настаивал Курт. — Он не знает даже, какие там страны.
— И правда, Андрей, — вдруг подал голос Кеженис. — Ведь не слишком хорошо, если ты ничего не знаешь о местах, где придется работать.
— Знаю, — немного обиделся я. — А где в основном придется работать?
— В Танзании, например…
— Столица — Дар-эс-Салам. В Танзании, насколько мне известно, раньше ориентировались на Советский Союз. Там строили социализм и колхозы, а после перестройки в нашей стране ввели у себя рыночную экономику. И вроде как не очень удачно, — сказал я, в первую очередь для литовцев.