Возможно, это было просто попыткой увести разговор: уроки геометрии еще никто не отменял… Самое неприятное, у Элион БЫЛА теперь возможность их отменить – некогда это относилось к области заоблачных мечтаний – но, воспользоваться этой привилегией было бы просто неразумно. В магии геометрия оказалась очень нужным и полезным аспектом, правда, к межпространственной геометрии, в которой, как выяснилось, было не два или три, а двенадцать измерений, они еще и близко не подошли.
Математика так и осталась самой проблемной для Элион областью. Можно было поменять мир, статус, обрести колдовское почти-всемогущество, но кое-что в жизни, похоже, не меняется. Элион старалась ответственно подходить к учебе, особенно теперь, когда от ее решений так многое зависело, а ее ошибки могли привести к столь серьезным последствиям. Правда, порой это на ошибки только провоцировало: в первые же годы правления девочка твердо решила как можно скорее, залпом вникнуть в политические и экономические премудрости, ночами просиживая над книгами из библиотеки и привезенными с Земли, а в результате ни министры, ни Советники порой не спасали от заваривания каши. Не годились почерпнутые подростком из современной Америки знания и убеждения для нечеловеческого общества, где века неизменно длился первобытно-родовой миропорядок, пока гости с Земли не принесли с собой средневековый феодализм, так причудливо адаптировавшийся на местной почве. Наверное, для Лерин и Эсканора это было ничуть не легче, но героям и освободителям народ Меридиана прощал чуждость и странности. Как и ей теперь прощал, хотя к свободомыслию, которое Элион считала единственно правильным, ни простой народ, ни знать, здесь явно оказались не подготовлены. В свое время неправильная оценка начинающей правительницей ситуации уже послужила причиной многих проблем, но что же, теперь Элион повзрослела уже настолько, чтобы понимать невозможность перемен во всем и сразу, стараясь внимательно изучать окружающие порядки, прежде чем пытаться изменить в них что-то. Не то, чтобы ошибаться она прекратила, но все же…
– Да… Ваша матушка то ли купила цветы у Странников Междумирья – иногда они и в Меридиан как-то попадали, то ли изменила какие-то здешние растения по описанию из книжек и картин. Ее Величество очень любила эти цветы, не только старый дворец, а весь город утопал в них когда-то. Помню, – старая ящерица грустно улыбнулась. – принц каждую весну начинал ворчать, что сирень – это признак пошлости. Вообще-то он сам всегда любил цветы: коллекционные розы, редкие орхидеи… Собственно, он их и сейчас любит.
«Собственно, сирень он тоже до сих пор терпеть не может. Неужели дело только в этом?»
– Ты учила и Фобоса, да?
– Вряд ли это можно назвать педагогическим достижением. Хотя учился-то принц всегда отлично, он увлекался точными науками и философией. Правда, предпочитал заниматься самостоятельно, я оказалась единственным из учителей, кто позволял себе какие-то замечания и оценки… Припоминаю один любопытный случай: Фобос – ему тогда было лет десять – не явился на занятие, разумеется, так и не удостоив меня впоследствии объяснениями, где пропадал. Я заставила его отвечать по пропущенной теме… при всей нелюбви принца к импровизациям, он сам сформулировал пропущенную аксиому и даже попытался как-то ее обосновать, хотя отсутствие доказательства засвидетельствовано. Как же его оскорбила поставленная четверка! Мы оба охрипли, часа четыре разбираясь, правильное доказательство или нет, пока я, к стыду своему, сама напрочь не запуталась в расчетах!
– Чем это его четверка-то не устраивала? – не без зависти протянула Элион.
Галгейта усмехнулась.
– Сказал, что четверки и тройки – удел заурядности, а гении должны учиться либо на двойки, либо на пятерки – среднего не дано!
– А я, оказывается, все-таки гениальна… – снова уставившись в тетрадку, вернее, на лист пергамента, который по привычке продолжала так называть, вздохнула юная королева. Из начерканной там неразберихи глаз могли радовать только нарисованные на полях цветочки и зверюшки (среди последних почему-то преобладали змейки со смазливыми выражениями мордочек!). Элион постоянно, задумываясь, начинала что-то автоматически зарисовывать. – Возобновим мучения? Хотя нет… Ты не в курсе, куда подевался Калеб, или они с Раззом решили объявить мне бойкот?
Разз, кстати, обиделся не без оснований. Вызвала возмущения привычка юной королевы коротать время в яблоневом саду в компании Седрика, и не у одного, кстати Разза. С точки зрения светских манер, которые Элион, по большей части, предпочитала игнорировать, чтобы не свихнуться, незамужней девушке благородного происхождения вообще недопустимо было оставаться с кем-либо наедине. Однако именно Седрик не дал ей окончательно свихнуться – от разговоров с ним как-то иначе получалось смотреть на мир, а когда Галгейта, отчаявшись вразумить Элион, попыталась донести до змеелюда, что его поведение, по меньшей мере, возмутительно, услышала в ответ заявление о том, что дату свадьбы они назначили на третий месяц осени! От неминуемого инфаркта гувернантку спасло только то, что Седрик не сумел выдержать паузу с серьезной миной и расхохотался. Когда Эля случайно узнала про этот разговор, в очередной раз задумалась о новых сапожках и сумочке из натуральной змеиной кожи – причем, собственноручно изготовленных, но до дела, как обычно, ее возмущение не дошло. А Разз обиделся. Не на гада этого, что характерно, а на нее, на Элион! Почему-то молчаливое осуждение, отведенные взгляды и попытки, насколько уж получалось у личного помощника, избегать ее, задевало девушку даже сильнее, чем резкие высказывания и споры со стороны Калеба. А вот теперь и Калеб куда-то провалился… Поскольку именно он сейчас официально возглавлял королевскую армию, соответственно, и окончательно вышедшую из-под контроля проблему с разбойниками считал своей недоработкой, обращение за помощью к князю должно было невероятно задеть бывшего революционера, это юная правительница предвидела. Но чтобы да такой степени, чтобы Калеб тоже перестал попадаться на глаза, вместо того, чтобы, напротив, не отставать и спорить до хрипоты - такое было в новинку.
– Калеб сказал, что ему нужно уехать по своим делам на несколько дней. А «мучения» мы все-таки возобновим: показывай, что ты там нарешала.
========== ГЛАВА ПЕРВАЯ. Еще более давно ==========
Проснулся Фобос, как и следовало ожидать, ближе к вечеру, чем к утру. И тут же об этом пожалел, потому что хотелось умереть на месте, лишь бы только не отрывать голову от подушки. Собственно, принц отнюдь не был до конца уверен, что этот физкультурный подвиг ему удастся: ощущение было такое, словно все его тело было пропущено через мясорубку и небрежно слеплено обратно – ничего не болело, но и пошевелиться было ни сил, ни желания. Даже чтобы запустить чем-нибудь в отчаянную служанку, заглянувшую поинтересоваться, будет ли он обедать. Чтобы выставить нахалку, впрочем, ничего такого не понадобилось – хватило короткого взгляда, от которого девица из буро-зеленой сделалась серой и пулей вылетела вон. Но минут пятнадцать спустя, когда Фобос, едва ли не за шкирку поднял самого себя с кровати, вспомнив не так давно прочитанную забавную историю про путешественника Мюнхгаузена, аналогичным образом будто бы освободившимся из болота, и в крайне нерадужном расположении духа пытался расчесать свалявшиеся волосы, в его покои явилась матушка собственной персоной – такой чести принц редко удостаивался! И не сказать, чтобы это его расстраивало!
От запаха цветочных духов, обычно только раздражающих своей неестественной слащавостью, в висках запульсировала ноющая боль.
– Что случилось? – приглаживая пахнущими сиренью ладонями жесткие волосы сына, мягко спросила королева.
– А в чем дело? – передергивая плечами, хмуро огрызнулся Фобос. Он мало общался с матерью и, говоря по правде, совершенно не знал, о чем с ней разговаривать. Обычно королеве просто дела было не до сына, а принца это вполне устраивало. Ее мягкий выговор, натренированный демонстрацией бесконечной любви к верноподданным, прикосновения, шелковый шелест платья, даже этот отвратительный цветочный аромат – все словно будило какую-то застарелую и давно забытую боль и выливалось в постоянное раздражение.