- Ты был прав, мой меч сломался, – признал принц, прижимая к шее наглеца обломок где-то с кинжал длинной. – но, чтобы сейчас тебя прикончить, мне и портняжной иголки хватит! Ты станешь неплохим воином, парень, но строить технику лишь на физической силе неосмотрительно – обязательно нарвешься на противника, восполняющего недостаток силы хитростью и даже коварством.
На этом пришлось сворачиваться, поскольку на арене появилось новое действующее лицо. Королева решительным шагом пресекла двор и неожиданно влепила сыну пощечину.
- Что же ты вытворяешь?! – плачущим голосом воскликнула она. – Да что же это такое? Ну за что мне такое наказание?
- А в чем дело? – удивленно спросил, поднимаясь на ноги, наглец.
- У нас не приняты поединки, – со вздохом объяснил Фобос. – в них недостаточно эстетики. Издержки матриархата, знаешь ли.
- Чего-чего?
- Это, как ты изящно выразился, когда бабы всем заправляют. Кровь проливать не принято, зато вместо этого льются сопли!
Королева полу прикрыла рукой лицо и тихо всхлипнула.
- Матушка, ну простите! По здешним меркам не произошло буквально ничего особенного! Ты же сама мне говорила, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
- Это была битва на настоящем, а не тренировочном оружии, – снова всхлипнула в ладонь королева. – По здешним так пришедшимся тебе по душе обычаям он ведется до смерти одного из противников!
- Это правда? – принц бросил на наглеца удивленный взгляд. – ты не сказал мне.
- Я думал, вы знаете, – почему-то переходя на «Вы» признался тот. – моя жизнь теперь принадлежит вам, господин, если вы меня не убьете, я обязан посвятить ее теперь служению вам.
Он опустился на одно колено и положил на землю перед собой свой меч. Фобос удивленно моргнул и улыбнулся, сперва недоверчиво, потом уже в полную силу. Королева с ошеломленным, почти испуганным выражением смотрела на сына, к лицу которого еще в самом нежном детстве словно приклеилось брезгливо-надменное выражение, сквозь которое обычно скупо проступали все остальные эмоции. Сейчас же глаза принца сияли, хотя их бледно-серому цвету сияние и давалось с трудом, фарфоровая кожа слегка разрумянилась и… оказывается, она никогда не видела, чтобы он улыбался, а не просто ехидно кривил губы.
А еще она поняла, что, если не заберет его отсюда сейчас, то уже никогда этого не сделает, стоило в сознании Фобоса сформироваться какому-нибудь «хочу» – все! Хоть трава не расти, а мир изволь крутиться, подчиняясь исключительно центробежной силе его эгоизма!
- Пойдем. Нам пора домой.
- Домой?
Обратно к грязи, жаре и вони с болот? К жизни среди тупых ящериц? К слюнявому наигранному миролюбию нравов? Фобос едва не застонал от разочарования, но, если сейчас упереться, королева опять начнет плакать, а ему было неприятно и слегка противно, корда она прибегала к этому «последнему аргументу». Правда, когда матушка положила руки ему на плечи, мальчик дернулся и рыкнул сквозь зубы, заставив ее с испугом отпрянуть.
- Ничего. Я, кажется, плечо вывихнул… больно…Ну и шкура у этих рыцарей! Ладно, матушка, как скажете…Только я заберу свой рисунок, я оставил его на смотровой башне.
- Я принесу, – поднимаясь с колен, предложил юный Северный рыцарь. Принц с благодарной улыбкой кивнул.
- Кстати, вояка, зовут-то тебя как?
- Хант, мой господин. Хантер Фрост.
========== ГЛАВА ПЕРВАЯ. Седрик. Сейчас ==========
А если вас с утра пораньше вызывает в свой кабинет ваш начальник, то вы получите головомойку. По полной программе.
Конечно, начальство может вызвать и для того, чтобы поощрить за хорошо проделанную работу, но я хорошо проделанной работы за собой не помнил.
Сергей Мусаниф
Седрик давно привык считать конец весны чем-то вроде отпуска, потому как князь отчего-то взял в привычку именно в это время года впадать в хандру и отказываться от любого взаимодействия с окружающим миром – это при том, что Фобос и в обычном своем нормальном душевном расположении общительностью, мягко говоря, не отличался. Просто весной прекращались даже – как охарактеризовала как-то Элион – «наполеоновские планы и гитлеровские замашки», чему никто, в общем-то, особо не расстраивался. Все, что князю в такие моменты требовалось от жизни – это чтобы его не трогали.
Любопытно, что, например, Элион, впадая в хандру (с ней это случалось и чаще и, в отличие от брата, не по расписанию) – напротив, остро нуждалась в том, чтобы свои переживания кому-нибудь излить. Причем обычно эта честь предоставлялась именно Седрику, потому как имиджу юной королевы – предполагающему царственное величие, проницательное сочувствие и безграничную любовь к подданным (даже когда дворец осаждают толпы купцов, каждый из которых считает налог со своего бизнеса по определению чересчур высоким, и разнообразных граждан, требующих от правительницы справедливости и судьбоносных решений по делам о незаконном укопе репы с соседского огорода или избиении неверного мужа скалкой) – никак не импонировали подростковые истерики и острое желание кого-нибудь покусать, от которых, увы, в семнадцать лет еще никуда не денешься. Люди, как замечал Седрик, почти всегда становятся рабами своего имиджа, а тех, кто не работает на свою репутацию, а заставляет репутацию работать на себя – считают лицемерами.
Если быть предельно честным – а с самим собой Седрик всегда был честным, ибо те, кто виртуозно обманывает других, отчего-то совершенно не способны к самообману – то конец весны был, пожалуй, лучшим временем, чтобы немного отдохнуть. Во-первых, яблони – как ни крути, а это красиво. Так красиво, что привычные мысли о предательстве и подлостях не доставляют обычного удовольствия, а наоборот, слегка угнетают…
Все это к тому, что начальственное требование в духе «Седричка, а ну, ползи сюда, зараза чешуйчатая!» – заставило змеелюда досадливо поморщиться – а даже такая демонстрация неудовольствия и даже на безопасном расстоянии была для Седрика редкостью.
– Это сумасшедший дом! – вместо приветствия сообщил князь. – В Меридиане все давно с ума посходили, а особенно – я сам!
От комментариев змеелюд благоразумно воздержался, терпеливо ожидая, когда чем-то (вернее, «кем-то» и он догадывался – кем) раздраженное начальство перейдет к непосредственной сути дела. А что вообще можно ответить, когда господин сам себя изволит называть сумасшедшим? В том смысле – что ответить, чтобы еще и с работы после этого ласточкой не вылететь?.. Буквально лететь-то - с самой высокой башни замка…
– Ты меня слушаешь?!
– Да, господин.
– Значит, не слушал, – Фобос устало вздохнул. – ладно. Элион-то по жизни всегда отличалась полной независимостью от элементарного здравого смысла, но почему Я ее сразу к Гаану не послал? Ощущение такое, как будто спятили разом несколько законов мироздания, честное слово!
Вообще-то Седрик всегда слушал и запоминал, что ему говорят, даже думая при этом о чем-то своем, только, что называется, «доходило» в таких случаях до него помедленнее. Но на последнее заявление змеелюд отреагировал моментально:
– Пожалуйста, повысьте мне зарплату! – молитвенно сложив ладони, с надрывом воскликнул он. Князь с усилием сдержал смешок:
– Да, хорошо, когда хоть что-то в мире неизменно.
К тому же, в чем, собственно, дело, следовало бы понять с самого начала.
«Хороший человек» и «хороший политик» – понятия очень разные, а зачастую – так и вовсе диаметрально противоположные. Стоит ли удивляться, что Элечка, выброшенная волнами Судьбы в большую политику, наступила первым делом на все грабли, на какие только было можно? Последнее время, правда, когда ее Советниками стали Галгейта и Калеб, все более-менее стабилизировалось: бывшая гувернантка оказалась достаточно мудрой женщиной, хоть и смотрела на мир чересчур осторожно – этот ее недостаток великолепно уравновешивал Калеб, не жалующийся на недостаток решительности, но, в свою очередь, лишенный осмотрительности и уравновешенности Галгейты. Хотя между собой эти двое, судя по данным внутренней разведки, постоянно спорили, в этих спорах рождалась истина. Но плоды «первых шагов» Элион все пожинали и три года спустя!