Хайду — законный хан или узурпатор?
Подобно Арик-Буге, Хайду представлен в монгольской имперской историографии как мятежник и узурпатор, а его действия — как бунт против законной власти[70]. И, надо сказать, в отношении этого претендента на трон такая характеристика имеет больше оснований, нежели в отношении Арик-Буги. Дело в том, что, как мы помним, ок. 1250–1251 гг. Бату, правитель Золотой Орды и глава рода Борджигин, сформулировал обвинение против «детей Угедей-каана», вынеся вердикт о том, что «каанство им не подобает»[71]. Это решение было подтверждено на курултае, на котором Мунке был возведен в ханы.
Однако с формально-юридической точки зрения оно не было законным, поскольку нарушало главный династический принцип Чингизидов — право на трон любого прямого потомка Чингис-хана по прямой мужской линии. Кроме того, далеко не все потомки Угедэя были виновны в тех преступлениях, в которых Бату и его соратники обвинили это семейство (как тот же Хайду, родившийся между 1233 и 1236 гг.). Кстати говоря, сам хан Мунке, пришедший к власти именно в силу этого решения, по-видимому, сам осознавал его незаконность: в его правление Хайду получил титул тайцзы[72], попав, таким образом, в число наиболее высокопоставленных Чингизидов, имевших некоторые преимущества при избрании нового хана[73]. Однако вскоре Хайду был лишен своего титула по подозрению в заговоре против Мунке, а после его смерти поддержал Арик-Бугу в борьбе с Хубилаем, но, в отличие от своего патрона, не сдался Хубилаю после поражения, а продолжил борьбу.
Сразу же после поражения Арик-Буги и сдачи его в плен Хайду начал боевые действия против Хубилая, который в результате своей победы стал единственным легитимным монархом Монгольской империи, в качестве какового и был признан остальными улусными правителями. Однако Хайду не побоялся выступить против него, подвергаясь риску прослыть мятежником и узурпатором. В 1269 г. по его инициативе в долине р. Талас прошел курултай с участием представителей улусов Джучи, Чагатая и Угедэя, на котором эти улусы были объявлены независимыми от монгольского хана[74]. В результате Хубилай из верховного правителя и сюзерена всех улусов Монгольской империи превратился всего лишь в одного из улусных правителей, контролировавшего, правда, значительную часть Монголии и Северный Китай.
Не удовлетворившись ролью самостоятельного улусного правителя и даже получив (также по итогам курултая) контроль над значительной частью Чагатайского улуса, в 1271 г. Хайду провел собственный курултай, на котором был провозглашен монгольским ханом — в противовес Хубилаю[75]. С правовой точки зрения сам факт такого курултая был незаконен: Хубилай не умер и не был низложен семейным советом Чингизидов или курултаем, поэтому не было причин созывать съезд для избрания нового хана. Формальным поводом для созыва курултая стало то, что в этом году Хубилай официально принял титул китайского императора Ши-цзу, положив начало новой китайской династии Юань. Несомненно, в реальности речь шла не о превращении Монгольской империи в китайскую — с формальной точки зрения принятие китайского императорского титула по сути являлось, как сказали бы сегодня, актом личной унии, в результате которой монгольский хан становился одновременно и китайским «сыном Неба» — легитимным монархом в глазах своих новых подданных. Однако Хайду немедленно обвинил Хубилая в предательстве монгольского наследия и, по-видимому, объявил его низложенным в качестве монгольского хана. Сам Хайду провозглашал (и не только на словах) приверженность к кочевому образу жизни и степным традициям[76].
Тем не менее права Хайду на ханский трон в течение всего времени его правления оставались весьма спорными. Другие улусные правители, заинтересованные в смуте в Монголии, поскольку это ослабляло контроль каждого из противоборствовавших ханов над другими улусами, фактически признавали ханами и Хубилая, и Хайду, время от времени поддерживая то одного, то другого[77]. Поэтому претендент попытался изыскать дополнительные факторы легитимации, чтобы привлечь больше сторонников. При этом он не останавливался перед тем, чтобы пойти на прямые фальсификации.
Так, он стал распространять слова, якобы сказанные его дедом — ханом Угедэем, при его рождении: «Пусть этот мой сыночек будет моим преемником после меня»[78]. Апеллирование к воле прежнего хана к этому времени стало традиционным приемом в борьбе различных претендентов на престол: еще на курултае 1246 г. некоторые влиятельные нойоны выдвигали царевича Годана, второго сына Угедэя, на том основании, что «его однажды отличил Чингис-хан»[79]. В позднесредневековых монгольских летописях приводятся слова, якобы сказанные Чингис-ханом перед смертью о Хубилае: «Слова мальчика Хубилая особые. Слушайтесь его приказаний»[80] — так придворные историки монгольских ханов, считавшихся прямыми потомками Хубилая, обосновывали большую легитимность Хубилая по сравнению с Арик-Бугой, фактически давая понять, что Чингис-хан видел его одним из своих преемников.
73
Э. Шаванн и А. П. Григорьев вообще переводят титул тайцзы как «наследный принц» [Григорьев 1978, с. 24; Chavannes 1908, р. 369].
74
Рашид ад-Дин 1946, с. 71; см. также: Бартольд 1943, с. 54–55; Bi-ran 1997, р. 26–27. Стоит отметить, впрочем, что основной целью курултая был передел владений и сфер влияния в Средней Азии, в результате чего Чагатайский улус в очередной раз лишился значительной части территорий в пользу Золотой Орды и Хайду]см.: Караев 1995, с. 22–23, 25].
77
Например, золотоордынский хан Менгу-Тимур (который и получил ханский титул в Улусе Джучи благодаря инициативе Хайду по созыву Таласского курултая 1269 г.) сначала не признал ханского титула Хайду и в первой половине 1270-х гг. демонстрировал всяческую поддержку Хубилаю. Однако когда он убедился, что позиции последнего в Монголии усилились, во второй половине того же десятилетия стал поддерживать Хайду [см. подробнее: Почекаев 2012, с. 63–64].
80
Золотое сказание 2005, с. 34; ср.: Лубсан Данзан 1973, с. 240; см. также: Далай 1983, с. 35.