Как видим, сам Абу Саид даже не пытался обосновать свои права на верховную власть связью с Чингизидами — хотя бы через отдаленное родство. Справедливости ради, впрочем, следует отметить, что он и не претендовал на ханский титул: и он сам, и его сыновья и внуки в Самарканде, Бухаре, Бадахшане и Фергане довольствовались титулом мирзы («эмир-заде», т. е. сын эмира, князя). Аналогичным образом не пытались присваивать ханский титул и его более дальние родственники — правитель Хорасана Хусайн Байкара и его потомки, происходившие от Омар-Шейха, еще одного сына Амира Тимура. Формально властвуя в бывшем Чагатайском улусе, фактически они правили уже в новом политическом образовании — империи Тимуридов, которая, несмотря на многочисленные заимствования из чингизидской политико-правовой традиции, все же была государством уже иного, нового типа, не признававшим никакой зависимости от другого иностранного государства. Более того, время от времени на службе у Тимуридов появлялись даже «казаки»-Чингизиды, безземельные представители «Золотого рода», служившие военачальниками у потомков Амира Тимура в обмен на земельные владения, денежное содержание и т. п.: как видим, уже сами потомки Чингис-хана становились официально вассалами бывших «нукеров» чагатайских ханов! В частности, такими «казаками» были Мухаммад Шайбани, одно время состоявший на службе у самаркандского правителя Султан-Ахмад-мирзы, сына Абу Саида, его родственники Хамза-султан и Махди-султан — на службе у бадахшанского Султан-Махмуд-мирзы (брата Султан-Ахмада) и др.[151]
Попытку повысить свой статус путем принятия более высокого титула предпринял Захир ад-Дин Мухаммад Бабур, внук Абу Саида, изначально правивший в Фергане, но неоднократно претендовавший и на другие владения Тимуридов. Следуя принципу своего деда, он не только рассматривал правителей из числа потомков Чингис-хана как равных себе, но и не колебался идти на вооруженное противостояние с ними. В 1500 г. ему удалось отвоевать Самарканд у только что захватившего его Мухаммада Шайбани — потомка ханов Золотой Орды, причем Бабур представил это событие как законное возвращение столицы потомству Тимура, владевшему ей более сотни лет, из рук «чужака и врага»[152], т. е. не принимая во внимание чингизидское происхождение своего соперника. Некоторое время спустя, около 1507 г., заставив Шайбани-хана отступить из своих афганских владений, Бабур, вновь торжествуя победу, принял титул падишаха, который сохранял до самой смерти, а затем передал своим преемникам — Великим Моголам, правителям Индии[153]. Стоит и тут обратить внимание, что, несмотря на нежелание считаться с правами ханов-Чингизидов, Бабур все же принял не ханский титул, а, так сказать, более «нейтральный» титул падишаха, которым и в чингизидскую эпоху пользовались представители отдельных аристократических семейств[154]. Несомненно, к такому решению Бабура подвигло опасение, что его претензии на ханский титул вызовут негативную реакцию других Чингизидов: ведь он находился в союзе и родстве с ханами Могулистана, поэтому не желал вызывать их гнев без особой причины. Вместе с тем следует, вероятно, учитывать и другое обстоятельство — что, как уже говорилось выше, держава Тимуридов базировалась не только на чингизидских принципах, а также и на принципах мусульманской и персидской государственности: отсюда и персидский по происхождению титул Бабура. Вместе с тем, в течение всего своего правления он неоднократно ссылался на то, что имеет частичку чингизидской крови по материнской линии. Правда, как можно сделать вывод на основании его собственных «Записок», чаще всего он вспоминал о своем родстве с Чингизидами не в связи с обоснованием прав на трон, а когда ему нужна была поддержка или покровительство его родственников — могулистанских ханов…
154
Например, Али-пад(и)шах из племени ойрат — фактический правитель при Муса-хане, одном из последних ильханов-Хулагуидов (при том, что и сами ильханы в персидских источниках упоминались с титулом падишаха) [Хафиз Абру 2011, с. 35, 59 и др.; Шараф-хан 1976, с. 67–68].