– Я готов, – сказал Смит.
Чиун развернул свиток, и Смит узнал копию последнего подписанного между ними контракта. Эта была на специальной рисовой бумаге с золотым обрезом, которая сама по себе стоила сотни долларов. Еще одна никчемная трата.
– А, вот, – нашел то, что искал, Чиун. – Отвертка.
– Прошу прощения?
– Это юридический термин. Отвертка. Разве вы никогда не слышали? Они есть в большинстве контрактов.
– Вы хотите сказать – увертка. Однако наш контракт имеет жесткие условия соглашения. В нем нет уверток.
– Как говорят в моей деревне: «Никогда не поправляй императора. За исключением случаев, когда он ошибается». Сейчас как раз такой случай, Великий владыка. Отвертка имеется в пункте касательно обучения белого человека искусству Синанджу.
– Насколько я помню, за это вы запросили отдельную плату.
– Крохи, всего лишь крохи за то, что полагал великим позором и непереносимым стыдом. Однако, как выяснилось, я совершил ошибку.
– Какого рода? – осведомился Смит, предчувствуя, что, как всегда, ошибка Чиуна выльется ему в круглую сумму.
– Я обучал совсем не белого! – со счастливой улыбкой сообщил Чиун.
Смит нахмурился.
– Что вы имеете в виду? Разумеется, Римо – белый. Не могу отрицать, достоверно, кто были его родители, мы не знаем. Однако достаточно лишь взглянуть на него, чтобы понять, что он белый.
Чиун терпеливо покачал головой.
– Ни один китаец, ни один японец, ни один не-кореец доныне не был способен усвоить учение Синанджу. Этот же предполагаемый белый схватывает все на лету, как никто до него за всю историю моей скромной деревушки.
– Так ведь это, на мой взгляд, как будто неплохо? – осторожно спросил Смит, не понимая, куда Чиун клонит.
– Еще бы! Это означает, что Римо на самом деле – кореец.
И Чиун пробормотал по-корейски несколько слов.
– Что это вы сейчас сказали?
– Всего лишь назвал его по имени – Римо Великолепный. В нем течет корейская кровь. Другого объяснения быть не может.
– Может, американцы по природе своей восприимчивы к Синанджу? предположил Смит. – Ведь других американцев до Римо вам не приходилось учить.
– Не смешите меня, – с гримаской презрения отмел это предположение Чиун.
– Римо усваивает Синанджу успешнее любого корейца. Следовательно, Римо не белый.
– И, следовательно, теряют силу ваши прежние требования относительно компенсации за обучение белого.
– Именно так, – кивнул Чиун.
Смит внимательно всмотрелся в лицо корейца, однако прочитать, что за ним кроется, не сумел. С лицом Чиуна Смиту это вообще никогда не удавалось.
– И вы хотите сказать, что согласны из-за этого получать меньше денег? прямо спросил он.
– Разумеется, нет! Я подписал контракт на то, чтобы обучить для вас белого, и, зная белых, вы могли получить в результате такого прыгуна-бегуна, который с шумом и кряканьем колет доски ребром ладони. Вы же получили настоящего, неподдельного Мастера Синанджу. Вы с большой выгодой вложили свои средства, и это, по справедливости, требует поправок не только в нашем будущем контракте, но и радиоактивных – за все годы назад – выплат.
– Вы хотите сказать – ретроактивных, имеющих обратную силу?
– Да. Значит, договорились. Я знал, что вы все поймете, Мудрый властитель.
– Я понял не все, – резко сказал Смит, – и не хочу разводить антимонии, пока не пойму. Скажите попросту, каковы ваши претензии на этот раз?
Спокойным, размеренным жестом Чиун развернул другой свиток.
– У нас не претензии, – обидчиво сказал он. – У нас разумные требования, и состоят они в следующем. – И начал читать:
"Два горшка изумрудов, неограненных. Двадцать горшков бриллиантов различной огранки. Без дефектов. Восемь рулонов шелка времен Таньской династии. Различных цветов. Одна персидская статуя царя Дария. Из дерева гофер[1]. Двенадцать бушелей рупий..."
Он прервал чтение, заметив, что Смит предостерегающе поднял руку.
– Мастер Синанджу. Многое из перечисленного относится к музейным редкостям.
– Да?
– Таньский шелк, например, огромная редкость.
– Конечно, – сказал Чиун. – Иначе бы мы его не просили.
– Я вообще сомневаюсь, сохранился ли он до наших дней.
– Почему же? Сохранился. У меня он есть. В Синанджу, в сокровищнице моих предков.
– Зачем же вы хотите еще?