Он нашел террориста. Тот осматривался, стоя на верхушке торчащего из песка камня.
– Что-то никого не видно, – заметив Римо, сказал он, указывая рукой на горизонт.
– Зато мне видно, – сквозь зубы проговорил Римо.
– Да? Что?
Римо приблизился к нему медленным, размеренным шагом. Ни песчинка не скрипнула под его ногами.
– Животное, для которого какое-то «дело» важнее человеческой жизни.
Недочеловека, который по дурости лишил ребенка родителей!
– Эй, ты чего разорался? Я тоже жертва! Меня тоже могло убить!
– Еще не поздно.
Террорист отшатнулся.
– Я сдаюсь!
– Раньше надо было думать.
Его учили убивать трижды – во Вьетнаме, в полиции, в Синанджу. Каждый раз подход разнился, и только одно правило оставалось неизменным: бей немедля.
На этот раз Римо пренебрег им. Он убивал террориста тщательно, молчаливо, не торопясь. Тому досталась смерть долгая и мучительная. И когда замолкло эхо его последнего вопля, останки его даже отдаленно не походили на человеческие.
Покончив с этим, Римо насухо вытер руки чистым красным песком, который океаном крови расстилался до самого горизонта.
Глава 5
Если измерять успех газетными заголовками, то Лайл Лаваллет был величайшим автомобильным гением со времен Генри Форда.
Пресса обожала Лайла, и его коллекция альбомов для наклеивания газетных вырезок, которых со временем набралось столько, что он вынужден был перевести их на микрофиши, пестрела заголовками типа: «БЕЛАЯ ВОРОНА АВТОМОБИЛЬНОЙ ИНДУСТРИИ», «АВТОКОНСТРУКТОР-ДИССИДЕНТ», «НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ ДЕТРОЙТА». Последний нравился ему больше других.
Популярность среди газетчиков пришла к нему весьма старомодным образом: он ее заработал. В одной из самых консервативных отраслей индустрии Америки Лайл Лаваллет был глотком свежего воздуха. Он участвовал в скоростных регатах; кочуя по дискотекам, танцевал ночи напролет; его лучшие друзья были рок-звездами; он ухаживал, женился и разводился, причем все его пассии были топ-модели и актрисы, одна роскошней и, соответственно, пустоголовей другой.
Он всегда имел что сказать по любому поводу и три раза в год, как часы, неизменно приглашал всю пишущую, теле– и радиовещающую братию на роскошные приемы в своем имении в Гросс-Пойнте.
К большому неудовольствию Лаваллета, боссы Детройта больше интересовались содержанием его проектов, чем статьями о нем. Поэтому больше трех лет в любой из компаний «Большой Тройки» он не задерживался.
На своем первом ответственном посту он возглавил отдел дизайна в «Дженерал моторе», где посоветовал сделать «кадиллак» компактней, убрав киль – крыло сзади на кузове. «Зачем этот киль сдался? – вопрошал он. – Никто не покупает машин с килем!» К счастью для «кадиллака», в компании к совету не прислушались, и Лаваллета вскоре прогнали.
Затем он всплыл в «Крайслере», в отделе долгосрочною планирования, где ратовал за продолжение производства больших машин: обывателю, дескать, льстят обитые плюшем катафалки. Когда поддавшийся было «Крайслер» едва не пошел с молотка, Лаваллета уволили. Поговаривали, что на условии его увольнения «Крайслеру» и удалось выпросить государственную субсидию.
В «Форд моторе» Лаваллет тоже потрудился. Начальником отдела маркетинга.
Он заявил верхушке, что выпускать четырехцилиндровые машины не стоит.
Раскупаться не будут. Нечего соревноваться с японским импортом. Все, что производят японцы, непременно разваливается. Естественно, его выгнали.
В Детройте считалось в порядке вещей, что ни одно из этих увольнений не было названо своим именем. Давал-лету всегда предоставляли возможность подать в отставку. Каждая отставка давала повод для пресс-конференции, и всякий раз герой дня непременно таинственно намекал на какое-то новое назначение, после чего напившиеся-наевшиеся журналисты торопились в редакции писать очередные статейки на тему: «Детройтский гений: что впереди?»
Впереди же была его собственная модель. Лаваллет отправился в Никарагуа и уговорил тамошнее правительство дать ему денег на строительство автомобилестроительного гиганта под названием, естественно, «Лаваллет».
Через пять лет он запустил новую модель в производство, и первая машина сошла с конвейера. Коробка передач развалилась на выезде из заводских ворот.
В первый год был продан семьдесят один «лаваллет». У всех без исключения разваливались коробки передач. У самых выносливых, выдержавших без поломки целых два месяца, ржавели корпуса, бамперы отваливались.