Такая уж была у него привычка: казаться меньше и незначительней, чем на самом деле, и выглядеть менеджером средней руки, который на склоне лет достиг почтенной, но нудной должности директора в высшей степени малоинтересного учреждения для престарелых, известного под именем санатория «Фолкрофт».
Никто не знал его по-настоящему, а если б узнал, то скорее всего описал бы как человека серого, скучного, начисто лишенного воображения, коротающего век до пенсии, перекладывая с места на место бессчетные стопки бумаг.
Только одна из этих характеристик соответствовала действительности. Чего у Смита и впрямь не было, так это воображения.
Но именно по этой причине когда-то ныне покойный президент поручил ему возглавить КЮРЕ. Да, воображение у Смита отсутствовало. Не было у него и честолюбия – стремления к власти, от природы присущего политикам и журналистам.
Однако президент счел этот недостаток достоинством, поскольку знал, что человек, наделенный воображением, способен, не успеешь и оглянуться, поддаться соблазнам неограниченной власти, которая попадет в руки директору КЮРЕ. С человека, наделенного и воображением, и амбициями, станется попытаться захватить власть в Америке. И не только попытаться, но и преуспеть в этом. КЮРЕ как организация была абсолютно неподконтрольна.
Директор правил ею, как вздумается, безо всяких ограничений. Президент мог только что предлагать какие-то действия, и единственный приказ, которому Смит не мог не подчиниться, был приказ расформировать КЮРЕ.
И все двадцать лет Смит был ежеминутно наготове выполнить этот приказ президента – или же лишиться жизни, ежели КЮРЕ не оправдает возложенных на него ожиданий.
О пенсии Харолд У. Смит даже не помышлял. Быстрая, безболезненная смерть, и никаких почетных похорон на Арлингтонском кладбище – вот удел человека, награжденного орденами во время второй мировой войны, а перед отставкой, в шестидесятых, занимавшего высокий пост в Центральном разведывательном управлении. Сугубая секретность КЮРЕ, несуществующей организации под аббревиатурой, которая значила все и ничего, была слишком важна, чтобы Смит мог позволить себе какие-то там посмертные почести.
Что и говорить, работа была одинокая, но никогда не нудная, и Смит, как никто другой, понимая значимость этой работы, не променял бы ее ни на что на свете. КЮРЕ и только КЮРЕ стояла между конституционным правлением и анархией.
Чтобы, не дай Бог, не упустить это из виду, Смит ежедневно, приходя в кабинет, нажимал скрытую в столешнице письменного стола кнопку, которой приводился в действие главный компьютерный терминал КЮРЕ. Это простое действие неизменно сопровождалось привычной мыслью о том, что могущественнейшей в мире организацией КЮРЕ является именно вследствие своей возможности неограниченного доступа к любой существующей информации, а также умения хранить секреты.
Вот и этим утром Смит, как обычно, набрав простой код, увидел на экране мерцающие зеленые буквы первого параграфа Конституции Соединенных Штатов Америки.
Смит начал читать – медленно, вдумчиво, повторяя про себя каждое слово:
«Мы, народ Соединенных Штатов, во имя создания наиболее совершенного союза, установления справедливости...»
Говоря по правде, он мог бы прочитать весь документ наизусть, однако для Смита, тертого калача, несентиментального уроженца Вермонта, конституция была не поводом для декламации – так декламируют Союзный договор бездумные школьники, – а священным документом, обеспечивающим гражданам Америки столь ценимые ими свободы. Он знал, что для большинства американцев конституция не более чем пожелтевшая от времени бумага, которую хранят под стеклом в Вашингтоне. Но Харолд У. Смит относился к ней как к живому существу, которое может умереть или быть убито именно потому, что живо. Чтобы защитить этот полузабытый документ и то, что представлял он собой для Америки и для всего мира, Смит, несуетно просиживающий дни за письменным столом в своем по-спартански скромном кабинете, на самом деле находился на передовых рубежах необъявленной войны с преступностью.
И все-таки, каждый раз, входя в кабинет, Смит чувствовал, что предает конституцию – предает тем, что вынужден прибегать к подслушиванию телефонных разговоров, шантажу, а в последнее время все чаще и чаще – к насилию и убийствам. Только благодаря своему безоговорочному патриотизму Смит мирился с этой неблагодарной работой, сама сущность которой вызывала у него глубокое отвращение.
Вот поэтому-то, дабы не позабыть о своей ответственности перед этим одушевленным документом, а может быть, даже исполняя что-то вроде покаяния перед тем, во что безгранично верил, Смит каждое утро читал конституцию на экране своего компьютера, читал медленно, обдумывая слово за словом, пока в конце концов они не становились не просто словами, но Истиной.