По аудитории прошел одобрительный гул.
— Как некоторые из вас уже знают, последние годы я провел в Никарагуа, ведя безнадежную одинокую борьбу с тоталитарным режимом. Я знаю, есть люди, считающие, что я потерпел поражение, потому что машина, которую я там создал, не утвердила себя среди ведущих моделей мира.
Лаваллет сделал выразительную паузу и обвел зал взглядом. Непокорный волос, чувствовал он, лежит на месте, и кажется, все идет как надо.
— Я так не думаю. Я помог внедрить в Никарагуа новые промышленные технологии. Наши усилия внесли свой вклад в жизнь никарагуанского народа никогда она уже не станет такой, какой была до нашего там появления. Одно это могло бы свидетельствовать о нашем успехе, поскольку, по моему убеждению, распространение демократических свобод — вот главная задача автомобильной промышленности. Однако мне есть чем похвалиться и помимо этого.
Он опять сделал паузу и оглядел собравшихся.
— Ведя одинокую безнадежную борьбу с тоталитаризмом, все свое свободное время я проводил в исследовательской лаборатории, — если угодно, называйте ее конструкторским бюро, — и счастлив и горд сообщить вам, что мое усердие было вознаграждено. Мы готовы объявить о создании машины принципиально новой, воистину революционной конструкции, машины, которая окажет влияние столь значительное, что с этого момента автомобильная индустрия, какой мы ее знаем и любим, преобразится неузнаваемо!
Аудитория ахнула. Телевизионщики ринулись ближе, ловя в объективы видеокамер загорелое лицо Лаваллета. У него мелькнула мысль, уж не пытаются ли они получить точный снимок его глазной сетчатки. Где-то он читал, что сетчатка так же индивидуальна и неповторима, как отпечатки пальцев.
— Это открытие потрясет мир, и два дня назад промышленные шпионы вторглись в новое здание «Дайнакар индастриз» здесь, в Детройте, и выкрали, как им казалось, единственный прототип этой новой машины. — Лаваллет расплылся в улыбке. — Но нет, они заблуждались!
Он поднял руки, чтобы утихомирить шквал вопросов.
— Завтра в новом здании нашей компании я сниму завесу тайны со своего великого открытия. Пользуюсь нашей сегодняшней встречей, чтобы пригласить руководителей «Дженерал автос», «Америкэн автос» и «Нэшнл автос» — «Большую Тройку» — присутствовать там, чтобы они смогли своими глазами увидеть, как выглядит будущее. Сегодня ответов на вопросы не будет. Надеюсь увидеться с вами завтра. Благодарю за внимание.
Лаваллет поклонился и сошел с трибуны.
— Что он сказал? — спросил репортер женского журнала, в продолжение всей речи записывавший, в чем Лаваллет одет, и не слышавший ни единого слова.
— Что пресс-конференция — завтра, — ответил ему другой.
— Завтра? А сейчас что было?
— Черт его знает!
— Эй, что ж это такое, если не пресс-конференция? — выкрикнул репортер женского журнала, адресуясь к мисс Блейз, уходящей за Лаваллетом.
Она подняла было плечи, но внезапно закричала. Закричала потому, что в тот момент, как журналисты ринулись запечатлевать, как Лайл Лаваллет выходит из зала, раздалось два выстрела — и Лаваллета отбросило к стене.
— В него стреляли! Кто-то стрелял в Лаваллета!
— Кто? Что? Кто-нибудь, вызовите же «Скорую помощь»! — взывала мисс Блейз.
— Где стрелявший? Он должен быть в зале! Найдите его! Пусть даст интервью!
Ведущий теленовостей вскочил на трибуну и яростно замахал руками:
— Если тот, кто стрелял, еще находится в комнате, предлагаю ему эксклюзивный контракт на выступление в ток-шоу «Злоба ночи»! Компания возьмет на себя все ваши судебные расходы!
— Удваиваю это предложение! — крикнул кто-то с кабельного телевидения.
— Я еще не говорил о цене! — возмутился ведущий. — Как можно ее удваивать?!
— Предлагаю карт-бланш! — закричал тот, что с кабельного, поднялся на маленькую сцену в передней части зала, выхватил из кармана чековую книжку и стал махать ею над головой, надеясь, что стрелявший его увидит. — Назовите свою цену! Я выпишу чек!
— Кредитную карточку! — завопил в ответ ведущий теленовостей. — Я предлагаю вам кредитную карточку нашей компании! Это лучше, чем его чек!
— О-о-ох, — застонал лежащий на полу Лаваллет.
— Вы позволите это процитировать? — наклонилась к нему женщина с микрофоном.
Телевизионщики лихорадочно снимали все, что попадало в объектив: Лайла Лаваллета, с глупейшим выражением лица лежащего на золотистом ковре; его секретаршу мисс Блейз, с декольте, раздвоенным а-ля Большой Каньон, и струящимися по щекам горючими слезами. Они не пропустили никого.
Кроме стрелявшего.
Два раза в упор выстрелив в грудь Лайла Лаваллета, киллер вложил «беретту-олимпик» в полое отделение своей видеокамеры и притворился, что не отрываясь снимает. Убегать он и не подумал, потому что знал: нужды нет. За всю историю Вселенной ни один журналист, присутствуя при несчастье, будь оно делом рук стихии или человека, никогда еще не предлагал своей помощи. Они снимают заживо горящих людей — и даже не подумают набросить на огонь одеяло. Они берут интервью у сбежавших от полиции убийц-маньяков — и в жизни не предпримут попытки способствовать аресту. Они, кажется, полагают, что единственные персонажи, заслуживающие следствия и тюрьмы, — это президенты Соединенных Штатов и противники бесплатных завтраков в школах.
Так что убийца спокойно дождался прибытия машины медицинской помощи, которая увезла Лаваллета в больницу. Он переждал нашествие полицейских, делая вид, что запечатлевает для вечности методы их работы. Когда те закончили формальный опрос и записали имена всех присутствовавших на месте преступления, он без суеты покинул зал вместе с остальными и, уходя, услышал:
— Ужасно! Такое возможно только в Америке. И кому он понадобился, этот Непризнанный Гений?
— Наверно, его приняли за политика. Может, президент послал убить его, потому что боится, что он выдвинет свою кандидатуру на президентские выборы?
— Нет, — авторитетно заявил третий. — Это большой бизнес. Капиталисты!
«Большая Тройка» решила прихлопнуть его, чтобы он не сбил ей прибыль.
Человек со шрамом, стрелявший в Лайла Лаваллета, выслушал все предположения равнодушно. Он лучше всех знал, почему того подстрелили: только потому, что его имя первым значилось в списке.
В этот вечер детройтская «Свободная пресса» получила анонимное письмо, в котором без затей говорилось, что Лаваллет — только первая жертва. Один за другим, прежде чем они успеют окончательно угробить окружающую среду, будут убиты все автопромышленники Америки. «От дьявольских, загрязняющих мир автомобилей погибло уже столько невинных жертв! — говорилось в письме. Пусть теперь умрут и прямые виновники. И они непременно умрут!»
Желудок не отпускало. Харолд У. Смит, стоя у огромного окна у себя в кабинете, глотнул «маалокс» прямо из бутылки. Внизу несся по волнам Лонг-Айлендского залива юркий ялик. Ветер с силой бил ему в парус, и ялик взлетал на гребнях так резво, что, казалось, вот-вот опрокинется. Но Смит знал: судно устроено так, что парус наверху и киль внизу образуют единую вертикальную ось. Ветер может давить на парус только до известного предела, потому что киль под водой оказывает ему противодействие. Когда парус достигнет угрожающего наклона, ветер покорно отступит. Идеальное равновесие.
Смиту порой казалось, что и КЮРЕ работает так же. Хорошо сбалансированный киль — правительство Соединенных Штатов. Но бывает — как, случается, неумеренно разыгравшееся море опрокидывает парусник предательским ударом, бывает, даже КЮРЕ с трудом удается удерживать Америку на плаву.