— Я возьму стрелка, Чиун, — сказал Римо и начал было выскальзывать из-под тел, как вдруг почувствовал, как что-то держит его за лодыжку.
Он попытался освободиться. Хватка разжалась. Он хотел встать — в клещи попала другая лодыжка. В суматохе все руки-ноги так перепутались, не разберешься.
Римо рванулся что было сил, но внезапно все препятствия исчезли, и он плашмя рухнул на доски.
Поднявшись наконец на ноги, он осмотрелся поверх голов толпящихся перед помостом. Стрелок исчез.
Римо соскочил вниз, прочесал толпу, но того и след простыл, только жужжали в ушах репортеры:
— Кто это был?
— Кто стрелял?
— Кто-нибудь ранен?
И вдруг:
— А я знаю, кто стрелял.
Римо молнией подлетел со спины и ухватил сказавшего это за мочку уха:
— Говори, кто!
— Перестань, — зашипел тот от боли.
— Сначала скажи, кто.
— Оператор. Мы пришли сюда одновременно, и я видел его имя в списке приглашенных.
— Что за имя?
— Смешное какое-то. Ой, не надо! Скажу-скажу. Римо Уильямс.
Римо отпустил ухо, тяжко сглотнул и побежал к помосту за Чиуном. Надо было успеть выбраться с места событий, чтобы не стать звездами шестичасовых новостей.
Автостоянку они покидали под вой приближающихся полицейских сирен.
Глава 11
Нет, Мастер Синанджу есть не хочет. Нет, Мастер Синанджу не захочет есть в предсказуемом будущем, по крайней мере, до тех пор, пока это неблагодарное создание — его ученик — не перестанет покушаться на его уединение.
— Ну а я голоден как волк и сейчас приготовлю рис.
— Отлично, — отозвался Мастер Синанджу и машинально прибавил: Приготовь его в Массачусетсе. — Это была фраза из застрявшего в памяти рекламного ролика.
Римо сдержался, чтобы не сдерзить, и направился в кухоньку, которая имелась при номере. На стойке, доставленные посыльным, лежали шесть пачек коричневого риса и для разнообразия одна пачка белого — по мнению Чиуна, куда менее питательного и вкусного. Не говоря уж о цвете.
Римо открыл пачку белого.
— Ага! Мой любимый белый рис!
Он посмотрел в гостиную — удостовериться в отвращении, начертавшемся на пергаментной физиономии Чиуна. Но старик так и остался сидеть, как сидел в позе лотоса посреди комнаты.
— Давненько я не ел белого риса! Даже слюнки текут!
Чиун пренебрежительно фыркнул.
Римо поставил на огонь кастрюлю с водой и отмерил с полчашки риса. Пока вода закипала, он вел светскую беседу, хотя настроение у него было так себе.
И все-таки после целого дня бесплодных ссор и уговоров надо было попробовать подкатиться к Чиуну и с этой стороны тоже.
— Как мечтал я о чашке риса в пустыне после крушения! И знаешь что, Чиун?
Я был у них главным, у тех, кто спасся. Прямо посреди пустыни. И знаешь что?
Мне понравилось.
— Молодец, — сказал Чиун. — Пусть Смит на Рождество купит тебе песочницу.
— Мне нравилось, что меня слушаются. Мы сидели там, среди песка, и эти люди, которых я до того в жизни не видел, ждали от меня верных решений.
— И песок ждал тоже, — сказал Чиун.
Закипающая вода в кастрюле пустила первые пузыри, и Римо, не найдя деревянную ложку, удовлетворился пластмассовой.
— Мне кажется, некоторым я даже спас жизнь, — продолжал он. — Я всегда буду помнить об этом. Пожалуй, теперь я лучше понимаю, как важно для тебя, чтобы в Синанджу все были сыты.
Он высыпал рис в бурлящий кипяток.
Взгляд коричневатых глаз Чиуна смягчился, он было открыл рот, но опомнился, перехватил едва не сорвавшееся с губ доброе слово и снова уставился в пустоту.
Для Римо это все отнюдь не осталось незамеченным. Накрывая кастрюлю крышкой, он говорил:
— Раньше я думал, что жители Синанджу — ленивые неблагодарные паразиты.
Все и каждый. Присосались к деньгам, которые Мастер добывает потом и кровью.
Но теперь я переменил свое мнение.
Своим длиннющим ногтем Чиун смахнул что-то с глаза. Неужто слезу? Так держать, решил Римо.
— Теперь я понимаю, что это почетный долг Мастера — содержать родную деревню.
Он выждал пять минут, прежде чем снять крышку с кастрюли. Рис получился мягкий и пышный.
— Может, когда-нибудь кормить жителей Синанджу выпадет мне, — сказал Римо, раскладывая рис в две одинаковые пиалы. — Я почту это за честь.
Он покосился на Чиуна, но кореец отвернулся.
— Будешь рис? — мягко спросил Римо.
Чиун поднялся с пола так стремительно, словно его катапультировало, и золотой вспышкой цвета кимоно, в котором он был сегодня, преодолел расстояние до двери в спальню.
Дверь за ним хлопнула, но и сквозь нее Римо слышал, как громко сморкается Мастер Синанджу. Звук был похож на гусиное «га-га-га».
Через некоторое время дверь растворилась, и Чиун предстал в обрамлении проема, спокойный, величественный, с умиротворенным выражением лица.
— Да, сын мой. Немного поем, пожалуй, — чинно сказал он.
Когда они отставили опустевшие пиалы и палочки для еды, Римо сказал:
— Мне надо поговорить с тобой, папочка.
Чиун жестом остановил его:
— Приличия должны быть соблюдены. Сначала о еде.
— Да?
— Сдается мне, ты научился наконец по-настоящему готовить рис. Вот этот был сварен правильно, не то что несъедобный клей, который получается у японцев. Этот был сделан по-корейски.
— Рецепт — из китайского ресторана.
— А ты хоть знаешь, откуда он у китайцев? — фыркнул Чиун. — Китайцы стащили настоящую технологию приготовления риса у корейцев, во всем мире признанных лучшими поварами.
Римо согласно кивнул, хотя единственное корейское блюдо, какое он когда-нибудь пробовал — что-то вроде маринованной капусты, — по вкусу напоминало протухшие водоросли.
Он в ожидании опустил голову, пока Чиун не произнес наконец:
— Вот теперь можно поговорить о других вещах.
— Я знаю, Чиун, что тебе эта тема неприятна, но не могу не спросить: кто был этот тип с пистолетом?
— Какой-то безумец, которому нравится стрелять в людей, — отмахнулся Чиун.
— Один из журналистов знал его имя.
— Псевдоним, — сказал Чиун. — Американские гангстеры часто выступают под псевдонимами.
— Но этот назвал себя Римо Уильямс.
— Наверно, выудил наобум в телефонной книге, — предположил Чиун.
— Не так уж много Римо Уильямсов в телефонных книгах, папочка. А зачем Смит послал тебя в Детройт?
— Дела! — вздохнул Чиун.
— Ну это-то я понял. Что, охотишься за этим стрелком?
— Тоже мог бы понять.
— Я стараюсь держаться уважительно и беседовать, как подобает, — сказал Римо, и Чиун, на редкость пристыженный, ничего не ответил. — Я передумал об очень многих вещах там, в пустыне. Я думал о том, кто я такой и откуда и почему у меня никогда не было родных, кроме тебя, конечно. Мне кажется, потому-то меня так впечатлило такое, знаешь, уважительно-зависимое отношение остальных пассажиров. Это было похоже на семью.
Чиун молчал, и Римо продолжил:
— Странно, что у этого типа такое же имя, как у меня.
— Одно дело — иметь имя, — сказал Чиун. — Совсем другое воспользоваться чужим.
— Ты думаешь, он воспользовался моим?
— Этот человек — гнусный и жестокий обманщик, злобный, порочный белый.
Не будь он так вероломен, мою седую голову не обезобразил бы этот шрам.
— Рана скоро заживет, папочка.
— Да, но не заживет стыд. Во всяком случае, не заживет, пока я не сотру этого мерзавца с лица земли. В мире таким не место!
Голос Чиуна дрожал от гнева.
— Я готов помочь, — сказал Римо.
Но почему Чиун так странно взглянул на него в ответ? Словно сверкнула молния. Что это? Неужто страх?
— Нет, — сказал Чиун как-то слишком громко. — Ты не должен. Это запрещено.
— Стыд, что тебя тяготит, лежит и на моих плечах тоже, — возразил Римо.
— Ты же сам это знаешь.
— Я знаю это и знаю много других вещей. Некоторые из которых тебе, сын мой, неизвестны.
— Например?
— Я знаю, что делать можно и чего нельзя. И поскольку я твой учитель, а ты мой ученик, ты должен принять это без разговоров.