Когда-то давно здесь был постоялый двор для каждого путешественника. За определённую плату можно было получить неплохое место для ночлега и свежее мясо, доставленное из Гавани. До сих пор Рубен не задумывался о нарастающем чувстве голода, но теперь, когда запах жаркого практически въелся в ноздри, это было невыносимо. Не произнеся и слова, Мартелл резко повернул своего коня в сторону, заставляя остальных следовать за собой. Майкл Ланнистер убил его отца, и пусть этот поединок не порождал каких-либо разногласий относительно честности, но это по-прежнему был его, Рубена, родитель.
Теперь Лев зовет нового правителя Дорна на предстоящий праздник по случаю именин единственной дочери. Мартелл не имел привычки откладывать что-либо или проявлять неуважение, но тем не менее в данной ситуации он поступил именно так, оправдывая свои действия тем, что это своеобразная месть за убийство отца. Глупая, нелепая, мелочная и до боли смешная месть.
В этих краях люди редко видели дорнийцев, поэтому удивленные взгляды, брошенные в сторону пятерых уставших путешественников, не вызвали в Рубене каких-либо эмоций. Он лишь равнодушно кивнул подошедшему хозяину на взмыленных животных, а затем извлек несколько золотых монет с изображенным на них львом — очередное нововведение — и аккуратно вложил в протянутую ладонь. Никаких лишних слов. Он терпеть не мог подобного, считал бесполезной тратой времени, и был, отчасти, прав, по своим убеждениям. Впрочем, сейчас это не имело значения. Ему лишь хотелось зайти в любую свободную комнату, запереться на засов, лечь в потрепанную и залитую вином постель, предавшись долгожданному сну.
Синие круги под глазами свидетельствовали о не одной ночи, проведенной лишь с внутренней борьбой. Сомнения, волнения, предубеждения — все смешалось воедино, в одну большую проблему, которую было под силу решить немногим. Рубен устал бороться, устал переживать те дни снова, устал от продолжительных ночных кошмаров. Красное солнце, пронзенное копьем, приобрело бордовый оттенок — оно плакало. Былое величие было уничтожено, полностью стерто с лица земли, оставив после себя вихри пыли. Деревянные половицы скрипели при каждом шаге, чем отвлекали Рубена от размышлений.
Это раздражало, доводило до исступления, однако он пересилил себя и практически опустил руку на шершавую поверхность деревянной двери. Внезапно по телу прошел электрический импульс, заставивший Мартелла резко отдернуть руку и развернуться в сторону того места, откуда доносились голоса. Несколько шагов, не больше двадцати, и лорд Дорна оказался перед слегка приоткрытой дверью, ведущей в просторное помещение для многочисленных постояльцев.
— Oh no, not me. I never lost control, — едва уловимый акцент сопровождал каждое слово, придавая ему более эмоциональную окраску. Приятный ласкающий голос, словно кошачье урчанье, эхом отдавался в голове. — Твой черед, Хойт!*
Дорниец не слышал следующих куплетов знаменитой песни, не видел остальных трех незнакомцев, которые сидели в центре освещенной комнаты, — все его внимание было приковано лишь к одному человеку. Сколько бы лет ни прошло, а обида не останется позади: он все равно будет помнить эти зеленоватые, словно у самого настоящего хищника, глаза. Несколько непослушных прядей светловатого оттенка упали на прямой лоб. В какой-то момент он выпустил из рук стоявшую перед ним девушку и запустил тонкие пальцы в собственные волосы, исправляя столь досадный изъян.
Легкая щетина покрывала практически всю нижнюю часть овального лица, заточая пухлые губы в своеобразную ловушку. Невыносимо проницательный взгляд из-под темных бровей упал на одного из сидящих. Улыбка, больше напоминающая коварную усмешку, преобразила весь общий вид юноши, завершающийся удивительными ямочками на щеках. Выпрямившись во весь небольшой рост, он направился к рыжеволосой девушке, вновь увлекая ее за собой в своеобразный танец. Флейта издавала поистине удивительные звуки, соответствующие столь мрачным куплетам песни. Удерживая инструмент в горизонтальном положении, один из находящихся в комнате внимательно следил и подстраивался под меняющееся настроение своих друзей, что придавало всей этой компании еще больше эксцентричности.
— You are face to face with the man who sold the world! — другой голос, более мягкий, раздался с противоположного конца комнаты, где, удобно расположившись на трех стульях, лежал представитель иного враждебного дома. Тем не менее, Рубен не обратил на него никакого внимания, лишь на слова песни, хорошо иллюстрирующие всю создавшуюся ситуацию.
— Подожди, друг мой, — внезапно прервавшийся поток звуков из флейты заставил всех обернуться в сторону играющего. Он сидел к Мартеллу спиной, но дорниец все равно узнал его. Этот голос, равно как и все остальное, было слишком сложно забыть. Интонация, с которой были произнесены первые слова, безоговорочно позволила понять, что речь шла о притаившемся за дверью слушателе. Словно в подтверждение этой догадки, тот же голос произнес:
— У нас тут незваные гости.
Рубен упустил из виду тот момент, когда лидер всей компании исчез со своего первоначального места и внезапно оказался рядом, резко распахнув дверь во всю ширину. Вновь эта насмешливая улыбка, проникающая в самые темные недра души. Лорд Дорна отпрянул на несколько шагов назад, с некой опаской поглядывая в сторону устремленных на него четырех пар глаз. Казалось, немая борьба взглядов могла продолжаться вечно, но Ланнистер резко прервал эту игру, когда оперся крепкими плечами о деревянный проем, подогнув одну ногу. Столь вызывающая поза была неотъемлемой частью поведения юного наследника престола.
Ему позволяли слишком многое, что в итоге привело к полному недооцениванию собственных противников. Тем не менее, он не считал это недостатком, а наоборот — старался лишний раз подчеркнуть тот факт, что он относится к одной из самых могущественных семей Беленора. От его проницательных глаз не укрылся характерный для жителей южных регионов наряд и полное отсутствие даже самых легких доспехов. Сомнений быть не могло — перед ним находился дорниец, но не простой вассал. Многочисленные рассказы матери перед сном, благодаря которым он изучил большое количество гербов страны, навели на мысли о Мартеллах, побежденных, побитых и убитых в войне Алых и Черных.
— Сегодня явно мой день, — оголив белоснежные зубы, кронпринц провел по ним влажным языком, будто смакуя собственные слова. Легким движением руки он ухватился за плечо Рубена и практически затащил его внутрь. Отвращение, испытанное дорнийцем при этом прикосновении, отразилось на искаженном лице. Тем не менее, Лев обратил внимание на рьяные попытки жертвы высвободиться лишь тогда, когда сын Мартина со всей силы рванул назад, останавливаясь в центре зала. Другой юноша, ранее игравший на флейте, отложил свой инструмент в сторону и окинул всю создавшуюся обстановку серьезным взглядом, при этом переглянувшись с сидящим рядом товарищем. Они оба ожидали бурной реакции, которая, к всеобщему удивлению, не последовала. Вместо этого Ланнистер повернулся в сторону разлегшегося на стульях мальчишки и одарил его легким подзатыльником. — Хойт, ты меня огорчаешь. Неужели мама не объяснила тебе простых правил поведения? Когда в комнату заходит сам верховный лорд Дорна, нужно ему поклониться.
— Я не думаю, что это хорошая идея, Никлаус, — менее спокойным голосом произнес сидящий от кронпринца по правую руку. — Если ты еще не забыл, то у твоей сестры именины, а мы отнимаем у человека время.
Попытка как-либо свести ситуацию к ничего не значащей стычке оказалась проваленной в тот момент, когда вся компания заметила за спиной Мартелла небольшое копье с медным наконечником. Оно неприятно царапало пол, оставляя на нем характерные следы. Тогда дипломатически настроенный вассал корон понял, что это конец для их отдыха. Тихий, едва слышный смех прорезал тишину. Казалось, он был приглушен умышленно, но в нем отчетливо слышались угрожающие нотки. Соединив две руки в своеобразной молитве перед собственным лицом, Никлаус медленно подошел к непрошеному гостю, глядя прямо в глаза. Вновь эта битва взглядов. Злость медленно переполняла дорнийца — каждая клеточка его тела была пропитана неимоверной злобой и ненавистью. Перед ним стоял человек, чей отец убил Мартина Мартелла, отца самого Рубена. Пусть он поклялся себе, что месть не станет смыслом его существования, но теперь это было пустым обещанием, данным во имя утешения.