Заблудиться в темных подземельях, где содержались самые опасные преступники Беленора, было достаточно простым делом, а выбраться оттуда – слишком сложным. Тем не менее старший из сыновей короля решительным шагом направился к этой двери. Предостерегающий шепот братьев все же заставил его обернуться и сообщить всем, что у него осталось незаконченное дело. Элайджа слегка вздрогнул, понимая, что соседнее крыло представляло собой небольшое прямоугольное помещение с четырьмя дверями, одна из которых вела в покои родителей. Четкий знак продолжать идти к намеченной цели вызвал недовольство среди сбегающих, однако оно быстро улеглось, когда они услышали чьи-то тихие шаги на лестнице. Ланнистеры сразу же устремились вперед, стараясь сделать все, чтобы не перебудить половину замка. Ребекка едва поспевала за братьями – длинный коричневый плащ с опущенным капюшоном существенно мешал обзору. Остальные предпочли молча бежать к террасе.
По мере приближения шаги становились все громче и громче. Отчетливый топот раздался уже с другой стороны, будто преследователь неожиданно развернулся и ускорился. Так продолжалось не больше минуты. Элайджа остановился, ожидая увидеть перед собой старшего брата, но блеснувшее на свету лезвие меча без лишних слов опровергло все надежды юного принца. Перед заговорщиками стоял не кто иной, как сир Гавен Вастерлинг, один из королевских гвардейцев и стражей принцессы. Маленькие глаза-щелки не упускали из виду ни одного движения пойманных с поличным детей. Рыцарь получил четкие указания относительно дочери короля – охранять и защищать. Ночное гуляние с вином и пьяными друзьями читалось на осунувшемся лице гвардейца, чей плащ, давно превратившийся из белого в серый, волочился за своим владельцем по полу. Снова угрюмое молчание. Их разделяло совсем крохотное расстояние, вытянутой руки было достаточно, чтобы ранить одного из детей длинным мечом, однако убивать их было запрещено.
– Сир Гавен, мы не хотим проблем, – второй сын Майкла аккуратно, без резких движений, поднял руки вверх, демонстрируя, что не собирается оказывать сопротивление. Кол предусмотрительно обошел сестру и стал перед ней, чтобы оградить от опасности. – Просто дайте нам спокойно уйти, и мы вас не тронем. Вас никто не обвинит в том, что произошло. Просто позвольте нам покинуть это место.
– Я не могу, – Вастерлинг колебался – это было заметно по выступившим на выпуклом лбу красноватым пятнам. Пот ручьями скатывался по лицу к шее, оставляя влажные следы. Острие меча по-прежнему находилось на опасном расстоянии от груди принца. – Я должен охранять принцессу. Это мой долг. Служить, повиноваться, защищать.
– Да, это ваш долг и вы хорошо его исполняли, сир Гавен. Но разве сможет Ребекка быть в безопасности, если ее отправят в Дорн, к лютому врагу нашего дома? Ваш отец, Сандор, отдал жизнь за моего отца в той самой войне. Ваши люди сражались за короля Запада против дорнийцев. А теперь вы хотите отдать принцессу за одного из них? Ради этого погиб ваш отец, доблестный воин?
– Поступим иначе, – дрожащей рукой носитель белого плаща провел по взмокшим волосам. Было видно, что решение давалось ему с трудом, а говорить просто не было сил. Тем не менее рука с клинком не дрогнула ни разу. – Вы вернетесь в свои комнаты и я не расскажу Его величеству о том, что произошло сегодня ночью. Либо вы поступите так, либо, клянусь честью королевского гвардейца, я применю силу.
Возможность сгладить конфликт казалась все более призрачной. Ланнистер впервые в жизни ощутил собственную беспомощность. Дипломатичность королей и принцев не могла помочь в данный момент. Слова были бессильны перед холодным оружием, чей острый конец был устремлен прямо в лицо. Повиноваться столь нелепому приказу было равносильно самоубийству. Они строили блестящие планы, осуществимые и вполне реальные. Теперь это все было перечеркнуто за несколько секунд. Дети Майкла молча стояли на местах, обдумывая дальнейшие действия. Никто из присутствующих не смел пошевелиться, словно это было чревато смертью или неожиданным поворотом в виде внезапно выходящего из-за угла отца.
Кто-то должен был сделать первый шаг на пути к примирению. Несмотря на всеобщую неловкость, в воздухе повисло некое подобие опасности. Братья чувствовали это инстинктивно, поэтому не решались пойти на уступки. Вастерлинг воспринимал это как отказ повиноваться. Он долго стоял наготове в ожидании развязки событий. У мужчины не было четких целей, существовала лишь тайная надежда на то, что не придется прибегать к оружию. А если придется, то как затем объяснить все это королю? В какой-то момент Гавен решил пойти на риск: угрожающе выпятив нижнюю губу, он медленно начал приближаться к застывшим на пороге детям. Меч продолжал купаться в сумеречных лунных лучах.
Полная луна, будто полноправная владычица небес, взвилась еще выше. Замок утонул в нескончаемых потоках белого света, приобретая иную форму, иное очертание и иной цвет. Раздалось слабое харканье, больше похожее на приглушенный крик. Носитель белого плаща внезапно задрожал, выронив из рук оружие. В какой-то момент непропорциональная телу голова начала неестественно трястись. Сгусток темной жидкости наполнил рот, превращая белые зубы в чреду обагренных обрубков. Рыцарь повалился на пол, пытаясь унять адскую боль в груди. Предсмертные конвульсии едва не закончились душераздирающими криками, но стражник умер тихо, не издав ни звука.
Все это происходило под шокированными взглядами молодых представителей семейства Львов, которые просто не могли поверить глазам. Перед ними стоял первенец Майкла и Эстер, Никлаус. С нескрываемой брезгливостью он оттолкнул мешавшее проходу тело, после чего наклонился над некогда живым гвардейцем, приподнял подол белого плаща и вытер об него окровавленное лезвие меча искуснейшей работы. Отсутствие доспехов позволило нанести точный удар в сердце со спины. Обычный клинок не сразу смог бы преодолеть барьер ребер, в то время как фамильная реликвия могущественного дома справилась с этой задачей за несколько секунд.
– Что ты сделал?! – Элайджа практически сорвался на крик. Мысль о том, что их могут услышать, была единственным сдерживающим фактором. На его глазах только что был убит человек, который прослужил в Королевской Гавани гораздо дольше, чем большинство новоприбывших зеленых юнцов. Он заслужил чего угодно, но не предательского удара в спину от своих же.
– У меня нет времени на твою мелочную жалость, – произнес Клаус настолько сухо, что казалось, будто утопающий в багровой луже стражник был убит кем-то другим. Глаза родственников дружно были устремлены в сторону меча, все еще сохранившего на себе следы недавнего убийства. Это было не простое оружие, оно принадлежало дому Ланнистеров веками, передавалось из поколения в поколение, от отца к старшему сыну и наследнику. Именно им великие представители сего славного рода вершили правосудие над виновными и безвинными.
– Ты украл отцовский меч?! – с ужасом в голосе воскликнул второй сын возможно мертвого короля. В голове крутились тысячи кровавых сцен: жаждущий мести за нанесенные в детстве обиды кронпринц входит в покои отца и жестоко разрубает того на части острейшим в мире лезвием.
– Успокойся, братец, если бы я хотел убить его, то сделал бы это давно, – странная улыбка исказила лицо престолонаследника. Тень коварства залегла на бледноватых губах. Никлаус аккуратно перешагнул через распростертое на земле тело. Кровавый след тянулся за убийцей вплоть до самой террасы, откуда было возможно разглядеть давно ушедший во тьму город. Перед выходом на свежий воздух старший из семейства Львов остановился перед опешившим Элайджей и добродушно положил тому руку на плечо. – И не нужно было красоваться.
Легкий кивок головой в сторону так называемой свободы был красноречивее любых слов. Приятные дуновения ночного ветра ласкали кожу, заставляя ее покрываться мурашками. Последний раз они смотрели вглубь этих отвратительных стен, чья сырость, мрачность и неуместная краснота начинала уничтожать весь внутренний мир. Здесь было невозможно находиться. Несколько тысяч невинных жертв пали под стенами замка. Возможно, когда-то он был другого цвета, возможно, приятного желтого или обыденного серого. Красным он стал со временем – это была кровь, которая въелась в кирпичи насмерть. Печальное напоминание о содеянном.