Письмо гласило: “ Здравствуй, отец. Если ты читаешь это, то, скорее всего, где-то там догорает очередное строение. Не буду отнимать твое время и утомлять долгим чтением, поскольку это, в свою очередь, отнимает мое время. Не буду также говорить, что мне жаль, что я раскаиваюсь или принимаю на себя всю вину – нет. Я предпочитаю называть это братской любовью. Ведь, в сущности своей, семья – это не те, кто тебя балует и следует всякому твоему капризу. Это те, кто сражаются за тебя и за кого сражаешься ты. Я избрал этот путь и буду неукоснительно ему следовать. Тебе же желаю удачи и долгого правления. Услышь мой рев, отец, ибо Ланнистеры всегда платят свои долги. “.
Эта небольшая приписка окончательно вывела короля из душевного равновесия. Он сжал бумагу до такой степени, что костяшки пальцев побелели, а затем разорвал ее на множество маленьких кусочков. Желваки взыграли на скулах, выпирающая вена на шее пульсировала, а ноги не переставали дрожать. На протяжении нескольких минут Майкл не произнес ни слова, чем напугал молчаливых гвардейцев. Шорох белых плащей был единственным звуком, нарушающим гробовую тишину. Сочувственные взгляды были устремлены в сторону поникшего монарха. Запах гари медленно заполнял комнату, оставляя после себя угольные следы на поверхности шкафов и стульев.
– Найти их и привести сюда! Перебейте половину города, если потребуется, но приведите их сюда! Немедленно! – от столь неожиданного крика верные стражники одновременно вздрогнули, после чего, не поклонившись, стремительно выбежали из бывших покоев беглеца. На выходе из прямоугольного крыла они чуть не столкнулись с королевой, не ложившейся спать после разговора со старшим сыном.
Эстер всю ночь провела в раздумьях относительно будущего этой семьи. В скором времени Ребекка покинет отчий дом, чтобы отправиться в малознакомый край, недоброжелательный к людям из столицы, и выйдет за человека, чей отец был убит Майклом в знаменитой битве у Речной Мели. Неизвестно, какие мстительные планы теперь вынашивает новый принц Дорна, в особенности после убийства старшего брата. Этот союз, пусть и выгодный для обоих сторон, может нанести непоправимый вред единственной дочери семейства. Нолан может мучить ее, может отыграться за причиненные страдания, но никто не сможет этому препятствовать.
Такие мысли терзали королеву до тех пор, пока слуги не подняли панику из-за подожжённой конюшни и разбежавшихся лошадей. Сердце забилось быстрее, когда ей сообщили о произошедшей трагедии. Где-то в глубине души появилось странное предчувствие, непонятное, навязчивое и туманное. Тем не менее оно все усиливалось и усиливалось. С каждым разом, как ей докладывали о ситуации в пылающем городе, инстинкт подсказывал, что здесь были замешаны ее сыновья. Невозможно было объяснить природу такого чувства, оно просто зародилось, возможно, безосновательно. Рассматривая золоченые корешки древних книг, дочь Лукаса обдумывала детали предстоящего странствия по пустынным, испепеленным солнцем равнинам, кишащим скорпионами и прочими гадами.
Именно так описывалась земля, в которой Ребекке предстояло жить и растить детей. Поистине неприятное место для такого жизнерадостного ребенка. Невыносимый запах пожарища вызывал желание поскорее расстаться с жизнью, дабы избавить себя от мучений. Небольшое полукруглое библиотечное окно было настежь открыто, пропуская внутрь весь смрад городских трущоб. Вовремя подоспевший слуга сумел закрыть деревянные ставни, после чего сквозь безудержные приступы кашля уведомил государыню о том, что кронпринц вместе с младшими братьями и сестрой пропали из собственных апартаментов.
Эта новость, на первый взгляд столь абсурдная, заставила Эстер вздрогнуть. Худшие опасения были оправданы. Не обращая внимания на все увещевания перепуганного лакея, королева бросилась в специально отведенное для наследников крыло. Крутые лестничные пролеты, извилистые, плохо освещенные коридоры, недоумевающие взгляды членов королевской гвардии, столкнувшихся с женщиной в одном из них – все это было лишь преградой на пути к достижению поставленной цели. Все это напоминало ситуацию двадцатилетней давности, когда она в одном только дорожном плаще вместе с верным товарищем убегала из отцовского замка, где было совершено страшное преступление. Тогда за ними гналась не только смерть. Именно это происходило и прямо сейчас.
Опустевшее помещение окуталось непроглядной тьмой. Одна-единственная свеча догорала в углу комнаты, неподалеку от застеленной кровати. Несколько часов назад она была здесь, разговаривала с совершенно разбитым Никлаусом, чьи зеленоватые глаза наполнялись слезами, несмотря на то, что их обладатель явно желал скрыть этот факт. Неужели этот смелый мальчишка до такой степени погряз в отчаянии, что решился на столь опрометчивый поступок, как побег? Этого не могло быть. Клаус никогда не был благоразумным, всегда старался изведать что-то новое, глупое или опасное, однако инстинкт разумной осторожности должен был взять верх над желанием вызволить собственную сестру. Тем не менее все вопросы тут же исчезли, стоило ей украдкой взглянуть на поникшего мужа, чья угрюмая тень восседала у изголовья кровати. Одна рука, упершись локтем в колено, подпирала лицо, в то время как другая по-прежнему сжимала клочки бумаги. Нелицеприятная картина.
– Поздравляю, – язвительно процедил Ланнистер сквозь плотно стиснутую челюсть, одаривая вошедшую супругу пристальным взглядом, словно виновницу во всех смертных грехах. – Ты просила его не трогать. Просила оставить в покое и не наказывать. Полагаю, ты счастлива? Потому что я несказанно счастлив. Половина моего города сгорела дотла!
При последних словах он сорвался на крик, вскакивая с места и устремляясь к дверному проему. Эстер сделала несколько шагов назад, зная, насколько опасным может быть Майкл, когда его одолевает приступ гнева. Впрочем, он лишь окинул ее мрачным взглядом, свидетельствовавшим о полном разочаровании, а затем покинул коридор. Ему было гораздо проще обвинить собственную жену, чем признать ошибки, в которых он не так давно раскаивался. В этом вся Львиная натура. Король скрылся в неизвестном направлении, в то время как его жена вышла на террасу, чтобы лицезреть ужасную картину: полуразрушенные дома, держащиеся на почерневших бревнах, обрушивались прямо на головы людей.
Душераздирающие крики до сих пор напоминали о себе, а завывания изголодавшихся собак раздавались с разных концов города. Где-то там, посреди всего этот зловония, четверо настоящих безумцев норовили обогнать всех, дабы только добраться до Центральных ворот, чья решетка была поднята. Необузданные кони, почувствовав неизведанную доселе свободу, перешли на бешеный галоп. Черные тени с каждым разом погружались в посеревшие клубки дыма, то выныривая оттуда, то вновь погрязая. Они не перекрикивались друг с другом, поскольку это было чревато привлечением лишнего внимания.
Лишь в самом начале Клаус выхватил красноватый стяг с изображенным на нем золотистым львом из специальной вставки, вбитой в каменную стену, после чего передал Элайдже с просьбой быть осторожным и, в случае чего, вывести сестру в безопасное место. Флаг Ланнистеров обеспечивал им проход в любые точки столицы. Рыцари благоговейно расступались, думая, что перед ними гвардия его величества. Слишком много времени было потрачено на поджог конюшни, а еще больше – деревянных строений в самой Гавани. Глупо было ожидать того, что за ними до сих пор не послали погоню, однако это никого не остановило и не остановит.
Оставалось преодолеть несколько узких кварталов, повернуть налево, пересечь небольшой холм с возвышающейся на нем церковью и оказаться неподалеку от главной цели – ворот. Желанная свобода. Свежий воздух, лишённый запаха пота, конской мочи и разлагающихся человеческих тел. Закопченные дома наблюдали за происходящим на улицах благодаря небольшим отверстиям в стенах, где не так давно росли многочисленные цветы. Как бы то ни было, сожалеть о совершенном – слишком глупое и ненужное занятие, в особенности в такое время. Мало кого из беглецов волновало состояние города, даже благородного Элайджу, чья избыточная жалость, казалось, могла охватить весь мир.