Последующий разговор длился недолго и основывался в основном на обыденной чуши. Стефан безуспешно пытался выведать у старика еще новости из центральной крепости, однако тот лишь угрюмо сопел мощными ноздрями, словно дикий лось. Гладко выбритый подбородок не вязался с образом одного из сильнейших людей региона, а добрый взгляд порою заставлял собеседника усомниться в том, что перед ним сидит человек, на чьем гербе изображен серебряный кольчужный сжатый кулак. Тем не менее, стоило ему открыть рот, позволяя грубому басу изливать потоки крепких слов, как самые рослые мужи смолкали. Маркус всегда прислушивался к мнению старого друга, не потому что оно было верным, хотя и это тоже, а потому что за столом он горланил больше всех остальных, будто уже собирался в Ад, но перед этим хотел поведать всем о своей мрачной судьбе. Как бы там ни было, а сегодня он предпочел больше слушать, нежели говорить.
Сделано это было отчасти из уважения к лорду, который только что потерял сестер и брата – мало кто верил в их чудесное спасение – отчасти из потребности немного поразмыслить в тишине. С возрастом пришло желание подолгу сидеть перед открытым окном в немом созерцании заката. Ради этого он специально переехал жить в северную башню, ибо не хотел лишать себя такого удовольствия. Жена была этим очень недовольна, однако не смела возразить. Её никогда не спрашивали, а она не перечила – в этом плане он нашел для себя вполне приемлемую пару. Общий сын, наследник, связал их глубокими узами взаимоуважения и привязанности, но говорить с ней о чем-то, кроме совсем обыденных вещей, не хотелось, поскольку Дикон всегда боялся разочароваться в ее умственных способностях еще больше, чем это было после свадьбы, устроенной властным с отцом.
Так или иначе, а продолжать разговор никому не хотелось. Молодой Волк склонил голову в знак признательности за гостеприимство уже немолодого хозяина, а тот, в свою очередь, одобрительно закрыл глаза – излюбленный жест благодарности лорда Форрестауна, древнего замка на возвышенности среди темной полоски мрачноватых елей с заснеженными вершинами.
Сон сопровождался ночными кошмарами, а последующие дни – невыносимым чувством безысходности. Оба брата не знали, как поступать в таком положении. У них больше не было дома. Мало кто решался утверждать, что кто-либо из их родственников остался в живых. Так прошло три нестерпимо долгих дня, пока однажды всех обитателей крепости не разбудил громкий, протяжный вой боевого рога на одной из башен-близнецов, гордо высившихся над замковыми воротами. Деревянные, они были неспособны выдержать долгую осаду, поэтому увиденное потрясло вышедшего на стену лорда. Перед ним, в нескольких милях, на небольшом холме собралась поистине огромная армия.
Никогда еще ему не приходилось видеть такого массового скопления войск в одном месте, за исключением того дня, когда все они собирались захватить Речную Мель – родовой замок Талли и по совместительству главный опорный пункт мятежников во время знаменитой войны алых и черных. Стиснув зубы от клокочущей внутри ярости, Дикон старался разглядеть вражеские знамена. Не могли они пропустить сообщения о передвижении такого полчища пехотинцев и конников. Слишком абсурдной была обстановка, чтобы поверить в возможность войны. Вышедшие на стену сыновья Маркуса не без удивления рассматривали длинную шеренгу из отполированных до блеска доспехов, буквально сверкающих в лучах заходящего солнца. Иные ходили около зубцов растерянные, неприкаянные, будто цитадель уже захватили и сейчас внутрь войдут все эти люди.
Сплюнув, глава дома Гловеров приготовился вступить в изнурительные переговоры, наверняка невыгодные для него самого и его ветхого дома, но позволяющие выиграть время и укрыть двух наследников Волчьего Логова. Если опасения подтвердятся, а сомневаться в этом не придется, то все эти воины – приспешники самопровозглашённого Хранителя Севера, восставшего из Ада Гэбриэля Старка, сумасшедшего проповедника своих истин и догм. Печальные слухи успели распространиться по всей заснеженной территории. Единственный сын Дикона внезапно изъявил желание выехать за ворота и переговорить с капитаном, если таковой имеется, враждебно настроенной армии. Старик категорически отверг предложение своего импульсивного, не анализирующего собственные поступки ребенка.
Пусть мужчине было уже больше тридцати, он по-прежнему оставался в глазах отца маленьким мальчиком. Так опрометчиво лишиться наследника может только полный идиот, а Дикон тешил себя мыслью, что относится к людям другого сорта. Как бы там ни было, а спор двух поколений разрешил обезумевший от страха лучник, указавший рукой в сторону непонятного деревянного строения, медленно движущегося к воротам при помощи четырех крепких колес и верных слуг. Оно представляло собой обыкновенную доску, в которую вдели длинную палку, а затем, в центре, вертикально, веревками и гвоздями была прикреплена еще одна палка, немного меньше предыдущий.
Зоркий глаз хладнокровных наблюдателей безуспешно пытался рассмотреть нечто бесформенное, привязанное к хитроумному устройству. На первый взгляд это была лишь масса, больше похожая на силуэт, но по мере приближения лица всех обороняющихся начали вытягиваться, а глаза наливаться кровью. Они поняли, что с такой тщательностью пытались увидеть на этом кресте. В самом центре, раскинув прибитые гвоздями руки в разные стороны, висел мужчина. Засохшие пятна крови уже давно въелись в деревянную поверхность. Среди оцепеневшего народа раздался пронзительный женский крик. В ожидании каких-либо объяснений каждый из присутствующих на зубчатой стене невольно задавался вопросом: насколько должен быть бесчеловечен предводитель шайки, если его подчиненные совершают такие зверства?
Ни у кого уже не осталось сомнений относительно того, что ко всему этому был причастен Гэбриэль – стяг с изображенной на нем головой черного волка с ярко-красными глазами буквально кричал о своем истинном владельце. Значит, Жестокий Волк решил сменить флаг собственного отца. Дикон почти не удивился подобному решению. В отличие от всех остальных, он даже не смотрел на распятие. Его больше интересовал невысокий человек, медленно двигавшийся позади креста. Когда верные слуги преодолели весь маршрут, то механизм резко остановился, а его сопровождающие разбежались в разные стороны, предоставляя возможность своему лидеру выступить вперед для предстоящей речи. Расстояние, отделяющие небольшой холм от крепости, вполне разрешала переговариваться. Лорд Форрестауна не сразу признал в этом приземистом мужчине в изящном кафтане, без доспехов, брата одного из близких друзей.
Радость не охватила Гловера при появлении Питера Хорнвуда, сорокалетнего воина, владельца на редкость острейшего кинжала, дурной репутации и длинного языка. Короткие русые волосы ложились на прямой лоб без морщин, подчеркивая внешне приятное лицо. Но мало кто знал, что за этим наигранным добродушием скрывался не просто коварный обольститель всего живого, а самый настоящий Люцифер. Природная осторожность сделала его редкие проявления жестокости довольно непредсказуемыми и от этого еще более опасными. Неспешно вышагивая по мокрому, тающему под каблуками снегу, он внимательно разглядывал почти невидимые точки над верхней стеной. Поистине дьявольская усмешка блуждала на полураскрытых устах, окруженных легкой бородкой.
Слегка оттопыренные уши делали его скорее привлекательным, нежели отталкивающим, однако Питер не мог похвастаться избранницей жизни, равно как и рыцарским званием. Во время войны он предпочитал находиться как можно дальше от гущи событий. Любовь к крови тогда заменялась безграничной преданностью власти. Только две вещи в этом мире приносили ему истинное наслаждение: общество прекрасных женщин и осознание своего могущества. Второе теперь явственно читалось во всех манерах перебежчика. Поклонившись едва ли не до земли, Хорнвуд поприветствовал каждого из находящихся в плохо укрепленном замке. Ему уже казалось, что все люди внутри каменных стен – его пленники, которых он спешно преподнесет в дар Лжепророку.
– Рад видеть вас в полнейшем здравии после стольких лет, лорд Гловер, – вежливо продекламировал воин, не рассчитывая на радушный прием и приглашение войти ради угощений. Впрочем, это не мешало ему продолжать играть воспитанного кавалера. – Прошу прощения, что не посещал вас ранее, некоторые неотложные дела, сами понимаете. Собственно говоря, я решил, навестив вас, исправиться. Понимаете, за это время мне пришлось несколько раз посетить церковь, чтобы замолить грехи. Получилось или нет – судите сами.