— Возможно, процесс будет долгим, — сказал ей Джеймс на обратном пути, — но она уже поправляется. Она молодая, сильная, хотя это не так уж важно при подобных заболеваниях.
Самое главное — никаких стрессов, никакой спешки.
— Я понимаю. Эти лекарства… у нее от них голова немножко туманная, верно? — спросила Мэри. — Вы меня предупреждали… Но я все равно очень рада, действительно рада, Джеймс! И очень вам благодарна.
— Ну что ж, вы поступили тогда весьма мудро.
— На самом деле идея принадлежала вашему отцу, — возразила Мэри.
— Это все равно, — пожал он плечами, — вы ведь рассказали ему. А это нелегко было сделать.
На прощанье он сказал ей:
— Совершенно очевидно, что ей чрезвычайно полезно было увидеть именно вас; знаете, ей ведь далеко не всех хочется видеть. Приезжайте к ней в любое время, так часто, как захотите, — там нет специальных часов для посещения.
Теперь вы дорогу знаете?
Мэри кивнула:
— Мне очень понравилась ее комната… такой вид!.. Ей она тоже нравится. Я бы и сама не возражала немножко отдохнуть в таком месте. Может быть, примете к сведению?
Джеймс засмеялся:
— Такая энергичная, здоровая женщина, как вы? Да вас там заставят часами заниматься физкультурой на лужайке!
Расставшись с Мэри, он думал об Анне — искал и находил ее очевидное сходство с матерью: то, как она наклоняла голову, заинтересованно слушая кого-то, ямочку на щеке, тембр голоса…
Всю неделю Мэри ездила из санатория в Кейптаун и обратно, часто вместе с Анной, или сидела рядом с дочерью, когда та дремала в своем кресле на солнышке, или, если шел дождь, они проводили время в ее комнате, откуда открывался замечательный вид на горы. Разговаривать было необязательно. Когда Мэри пришло время уезжать, она снова забеспокоилась и вызвала Джеймса на разговор.
— По-моему, вам беспокоиться не о чем, — заявил он. — Ваше пребывание здесь явно пошло Анне на пользу, она просто не всегда отдает себе отчет в собственном поведении и в том, что происходит вокруг. Я хочу сказать, она даже вряд ли сразу поймет, что вы уехали. И когда поправится, тоже мало что будет помнить об этих днях.
Мэри удивленно приподняла бровь, и Джеймс улыбнулся:
— Я знаю, в это трудно поверить. Давайте договоримся так: ваше пребывание здесь для нее полезно, однако ваше отсутствие тоже никакого вреда ей не принесет. Хорошо? Ей теперь все здесь знакомо, и она чувствует себя в безопасности.
Но даже обыкновенное письмо может вызвать у нее сильнейший стресс. А ей сейчас нужна каждая капля жизненной силы, и она действительно пытается набраться сил — чтобы выжить.
Мэри кивнула:
— Хорошо. Я понимаю. Хотя это довольно трудно.
— Всегда тяжелее всего близким людям; нормальный мозг просто не в состоянии воспринять — и принять! — все это. К счастью, не в состоянии.
— Господи, когда же конец этому? — вырвалось у Мэри. — Простите, просто я хотела бы знать: сколько еще?
Джеймс покачал головой и сказал:
— Еще минимум месяц-два. А там посмотрим. Между прочим, я в конце следующего месяца беру на неделю отпуск. У меня есть один старый друг, бывший медик, теперь он стал фермером — знаете, у него одна из этих огромных овцеводческих ферм в Карру. После смерти отца он бросил службу и занялся семейным бизнесом, счастливчик! Он очень звал меня к себе, и я, возможно, поеду. Он холостяк, так что в доме полно места. Ферма действительно огромная — ну, вы знаете Карру — что-то тысяч двенадцать гектаров, в общем, совершенно астрономическое число. Вам бы там очень понравилось. Вы по-прежнему любите птиц?
Мэри кивнула. Некоторое время оба молчали.
— Мне кажется, — закончил свою мысль Джеймс, — что Анна к этому времени смогла бы поехать — с вами вместе, конечно, — на эту ферму. Для нее это, видимо, было бы очень полезно.
Мэри помолчала и без особого энтузиазма уронила:
— Хорошо, я подумаю. — Потом спросила: — Ну так можно мне ей звонить?
— Если вам станет совсем уж невтерпеж, то лучше, конечно, позвонить. Подождите, скоро она сама захочет звонить вам — это непременно произойдет, вот увидите.
— Хорошо, я потерплю. Я же в ваших руках, Джеймс.
Они шли через лужайку, и Анна, заметив их, помахала им рукой.
— Господи, у меня просто сердце разрывается! — сказала Мэри и отвернулась.
Примостившись в уголке беседки, Анна казалась маленькой и какой-то сутулой под своей огромной соломенной шляпой.