— Я тебя знаю, — сказал он. Она уже готова была напомнить ему свое имя, когда его глаза распахнулись, а лицо растянулось в широкой улыбке. — Вот те на! Кенна?
Она улыбнулась, довольная, но и немного смущенная, и взяла стакан левой рукой.
— Привет, Мастер Куинтон.
— Черт возьми, девочка. Где ты была всю мою жизнь? — Он перегнулся через широкую стойку перед собой.
Теперь она рассмеялась. Мастеру Куинтону всегда удавалось ее рассмешить.
— Ха. Не припомню, чтобы вы когда-нибудь нуждались в... друзьях, — подмигнула она.
Смеясь, он кивнул:
— Ну, слишком много друзей не бывает, малышка Кенна. Разве не так?
Она спрятала улыбку за стаканом, наслаждаясь вкусом сладкого сока. Мастер Куинтон продолжал смотреть на нее.
— Что? — наконец спросила она.
Он покачал головой:
— Ничего. Просто рад тебя видеть. Ты здорово выглядишь. Мне нравится.
Он потянул за кончик светлого локона, ее длинные распущенные волосы ниспадали из-под широкого капюшона.
Когда-то она любила окрашивать их в разные цвета. Это было весело. Несерьезно. Легкомысленно. Она уже несколько лет не красила волосы. На самом деле в учебном лагере они с Джордж стиснули зубы и побрили головы налысо.
— Да?
— Да, — ответил он. В этот момент кто-то окликнул его по имени с другой стороны стойки. Мастер Куинтон махнул рукой, но повернулся обратно к Кенне. — Мастер Гриффин знает, что ты здесь?
Она тут же опустила глаза.
— Думаю, нет, — заключил он. — Что ж, если тебе интересно, ты найдешь его на сцене.
Он кивнул на пространство за баром, но ей не нужно было напоминать.
— Спасибо, Мастер Куинтон.
Он протянул руку ладонью вверх. Молчаливый приказ.
Беспрекословно она вложила в его руку свою левую ладонь. Он поднес ее к губам и поцеловал пальцы.
— В следующий раз не пропадай так надолго. Это приказ.
Его светло-карие глаза были полны симпатии и радушия, и этого взгляда оказалось достаточно, чтобы успокоить Олимпийские игры бабочек, разыгравшиеся у нее в животе.
— Да, сэр.
Слова сорвались с ее губ легко, вроде мышечной памяти, которой, как она надеялась, все еще обладало и остальное ее тело. Мастер Куинтон отпустил ее руку и пошел вдоль стойки.
А Кенна осталась сидеть, спокойно потягивая свой апельсиновый сок. Ладно, не так уж спокойно. На самом деле она пыталась не потерять голову от того, что после всех этих лет находится в одном помещении с Гриффином Хадсоном. Когда стакан опустел, она поставила его на стойку, глубоко вдохнула и тихонько сказала себе:
— Ура, Слоан.
Боевой клич морской пехоты придал ей храбрости, она подняла свой зад со стула и пошла вокруг бара. Скоро она наткнулась на толпу зрителей перед тем местом, где раньше находился церковный алтарь. На возвышающейся сцене находилась женщина, связанная темно-оранжевой веревкой, так красиво сочетавшейся с ее заплетенными волосами, что у Кенны перехватило дыхание. Она сразу же узнала вязку. Интуитивно. Вспомнила, как ощущала ее собственным телом. Вспомнила прикосновение рук, ответственных за веревки на ее коже.
И затем она позволила своему взгляду переместиться на высокого, прекрасно сложенного черноволосого доминанта в черных джинсах. Гриффин Хадсон. Он стоял позади склоненной женщины и держал между ее расставленных бедер вибратор, второй рукой он водил по узору из веревок на ее спине.
При виде него после стольких лет из горла Кенны непроизвольно вырвался тихий стон. Ее сердце понеслось вскачь. Тело охватил жар, даже при том, что он дразнил и мучал другую женщину, другую сабу. Боже, он был так же великолепен, как всегда, мускулистый и сильный, его жесткое лицо сейчас было серьезным, но оно способно и на нежность, и на шутливость. Кенна помнила каждую часть этого мужчины: его лицо, его руки, его рот, его член.
И, скорее всего, будет помнить до самой смерти.
Так же быстро она подавила все эти чувства и воспоминания. Нельзя забывать, зачем она здесь, а чего ей не нужно. Она пришла сюда, чтобы проверить, смогут ли подчинение и бандаж обеспечить ей то же освобождение и облегчение, как раньше. Смогут ли они предоставить ей боль другого вида и избавить от стресса. Почти как терапия. Это в идеале. Это было бы просто альтернативной терапией. А Гриффин — если захочет — будет ее врачом. И только.
Она совершенно точно пришла сюда не за страстью. И определенно не за любовью.
Даже если бы она не поняла Гриффина четко и ясно пять лет назад, она даже не была уверена в том, способна ли сейчас на чувства. Как может она любить кого-то, когда так отвратительно относится к себе? Как может она любить кого-то, когда последний человек, которого она любила — даже если это была дружеская любовь, — умер прямо у нее на глазах? Как может она любить кого-то, когда так часто испытывает чувство вины за то, что выжила, а ее подруга погибла?