— Конечно. Каждый день после полудня, до шести часов, если хотите.
— Это будет идеально.
Мисс Крэкенторп на секунду заколебалась, потом сказала:
— Мой отец очень пожилой, и с ним бывает трудно. Он настаивает на экономии во всем и иногда говорит вещи, которые огорчают людей. Я бы хотела…
Люси быстро перебила ее:
— Я привыкла к старым людям, самым разным. Мне всегда удавалось с ними ладить.
Эмма Крэкенторп почувствовала облегчение.
«Беда с отцом, — поставила диагноз Люси. — Держу пари, он старый тиран».
Ей отвели большую мрачную спальню, которую напрасно изо всех сил пытался согреть маленький электрообогреватель, и провели по дому, обширному и неудобному особняку. Когда они проходили мимо двери в холл, чей-то голос взревел:
— Это ты, Эмма? Новая девица приехала? Веди ее сюда. Я хочу на нее посмотреть.
Эмма покраснела и взглядом попросила у Люси прощения.
Обе женщины вошли в комнату. Она была богато обита темным бархатом и тесно заставлена викторианской мебелью из красного дерева, узкие окна пропускали очень мало света.
Старый мистер Крэкенторп полулежал в инвалидном кресле, рядом стояла трость с серебряным набалдашником.
Это был крупный худой мужчина, плоть которого свисала складками, с лицом бульдога и с драчливо выпяченным подбородком. В густых темных волосах мелькала проседь, маленькие глазки смотрели подозрительно.
— Давайте-ка посмотрим на вас, юная леди.
Люси подошла к нему, спокойная и улыбающаяся.
— Есть одна вещь, которую вам лучше сразу усвоить. То, что мы живем в большом доме, не означает, что мы богаты. Мы не богаты. Мы живем просто — вы слышите? — просто! К нам нечего приезжать с претенциозными идеями. Треска ничем не уступает тюрбо, запомните это. Я не потерплю лишних расходов. Я здесь живу, потому что мой отец построил этот дом, и он мне нравится. После моей смерти они могут продать его, если захотят… А я думаю, они захотят. У них нет никакого чувства семьи. Этот дом хорошо построен — он прочный, и вокруг нас наша собственная земля. Это дает нам возможность уединиться. Если продать землю под застройку, она принесет много денег, но пока я жив, этого не будет. Меня отсюда вынесут только ногами вперед. — Он сердито уставился на Люси.
— Ваш дом — ваша крепость, — произнесла Люси.
— Смеетесь надо мной?
— Конечно, нет. Я думаю, очень здорово жить в настоящем деревенском доме, со всех сторон окруженном городом.
— Именно так. Отсюда не увидишь ни одного другого дома, правда? Поля и коровы — прямо посреди Брэкхэмптона. Доносится лишь слабый гул машин, когда ветер дует в нашу сторону, но в остальном это тихая деревня…
И, без всякой паузы и не меняя тона, он обратился к дочери:
— Позвони этому проклятому дураку доктору; скажи ему, что последнее лекарство никуда не годится.
Люси и Эмма удалились. Старик крикнул им вслед:
— И не пускай сюда эту чертову бабу, которая смахивает пыль. Она перепутала все мои книги.
— Мистер Крэкенторп давно стал инвалидом? — спросила Люси.
— О, уже много лет… — уклончиво ответила Эмма. — Это кухня.
Кухня была огромная. Громадная плита стояла холодная и заросшая грязью. Рядом застенчиво пристроилась обычная газовая плита.
Люси осведомилась о времени трапез и осмотрела кладовку. Потом весело сказала Эмме Крэкенторп:
— Теперь я все знаю. Не волнуйтесь и предоставьте все мне.
В тот вечер, ложась в постель, Эмма, испустив вздох облегчения, произнесла:
— Кеннеди были совершенно правы. Она — просто чудо.
На следующее утро Люси встала в шесть часов. Она убрала дом, подготовила овощи, собрала, приготовила и подала завтрак. Вместе с миссис Киддер убрала постели, и в одиннадцать часов прислуга уселась за крепкий чай с печеньем на кухне. Умиротворенная тем, что Люси «не задирает нос», а также крепким и сладким чаем, миссис Киддер расслабилась и принялась сплетничать. Это была маленькая тощая женщина с острыми глазами и поджатыми губами.
— Он настоящий старый скупердяй. Что ей только приходится терпеть! И все равно я бы не назвала ее забитой. Она умеет постоять за себя, когда приходится. Когда приезжают джентльмены, она следит, чтобы еда была приличной.