Там родина моя, там жил я, бывши молод;
Над бедной той рекой стоит богатый город;
По нем подчас во мне тоска!
В том городе есть башни-исполины!
Как я люблю его картины,
В которых с роскошью ковров
Одеты склоны всех семи холмов --
Садами, замками и лесом из домов!..
Таков он, город наш стохрамый, стопалатный!
Чего там нет, в Москве, для взора необъятной?..
Базары, площади и целые поля
Пестреются кругом высокого Кремля!
А этот Кремль, весь золотом одетый,
Весь звук, когда его поют колокола,
Поэтом для тебя не чуждым Кремль воспетый
Есть колыбель Орла
Из царственной семьи великой!
Не верь, что говорит в чужих устах молва,
Что будто север наш такой пустынный, дикой!..
Увидишь, какова Москва,
Москва -- святой Руси и сердце и глава! --
И не покинешь ты ее из доброй воли:
Там и в мороз тебя пригреют, угостят;
И ты полюбишь наш старинный русский град,
Откушав русской хлеба-соли!.."
1841
В. Г. БЕНЕДИКТОВ
29. ВОСПОМИНАНИЕ
Посвящено памяти Жуковского
и Пушкина
И Жуковский отлетел от мира,
Кончена молитва этой жизни,
Пережит он нами -- чудный старец,
Вечно юный. Он был представитель
Чистого стремления души
К неземной, божественной отчизне,
Взор его сиял тем кротким светом,
При котором так просторно мыслям,
Так отрадно сердцу, так тепло;
На челе задумчивость святая
Тихо почивала, райской гостьей
Прилетела на уста поэта
Мирная улыбка, чтоб на них
Отдохнуть под свежей тенью грусти --
Вестницы другого назначенья,
На лице его напечатленной.
Речь его таинственно текла
Из душевной глубины, подъемлясь
Легким паром мощного вулкана,
В думу погруженного, который
Скрыл свой пламень в потаенных недрах,
Чтоб, земли напрасно не колебля,
Лишь слегка дымящимся дыханьем
Возвещать ей о великой силе,
Самовластно сжавшей свой порыв, --
Тихим звуком намекать о громе,
Нам не слышном. Помню я собранья
Под его гостеприимным кровом --
Вечера субботние1,-- рекою
Наплывали гости, и являлся
Он -- чернокудрявый, огнеокий,
Пламенный Онегина создатель,
И его веселый, громкий хохот
Часто был шагов его предтечей;
Меткий ум сверкал в его рассказе;
Быстродвижные черты лица
Изменялись непрерывно; губы
И в молчанье жизненным движеньем
Обличали вечную кипучесть
Зоркой мысли. Часто едкой злостью
Острие играющего слова
Оправлял он; но и этой злости
Было прямодушие основой --
Благородство творческой души,
Мучимой, тревожимой, язвимой
Низкими явленьями сей жизни.
Как теперь гляжу на них обоих --
На того и этого. Один,
Весь проникнут таинством мечтанья,
Не легко мог ладить с этой жизнью,
С этою существенностью, где
Иногда вменяют в преступленье
И мечту святую. Оторваться
Трудно было жертвоносцу музы
От заветной думы, от приманки
Тайной мысли -- даже и тогда,
Как бывал он в чинной раме света,
Где поэту надо спрятать душу,
Чтоб спастись порою от насмешки
Жалкой и тупой, но ядовитой.
В мире, где и добродетель даже
Не всегда терпима и уместна,
В этом мире, где она должна
Время знать и появляться кстати,
Неизбежны тяжкие боренья
Для души, прекрасным увлеченной.
Но певец Ундины мог зато
Ладить сам с собою в глубине
Теплой веры, с глазу на глаз с сердцем,
Будучи земли сей милым гостем,
Он умел и здесь, в гостях, быть дома, --
И сгущенный мрак земной невзгоды
В мощной ширине души поэта
Должен был редеть и уясняться,
Разрешался в туман прозрачный,
Озаренный радугой фантазий.
Страсть его в молитву обращалась,
В фимиам и жертву Божеству.
А другой -- стать властелином жизни
Был способен, силой крепкой воли
Отрешиться от мечты порою
И взглянуть на вещи метким взором,
Проницающим и самый камень,
Светом называемый; зато
Совладать с собою было трудно
Этому гиганту, -- с бурным чувством --
С этим африканским ураганом --
Он себя не мог преодолеть.
Но земное резкое несходство
Двух поэтов -- их не удаляло
Друг от друга, -- общий признак Бога --
Вдохновенье -- ставило их рядом
Под одно Божественное знамя,
Братской дружбой руки их смыкая. --
Отчего ж, я думаю порой,
Меж людьми горят вражда и злоба?
Ратники несходных вер и мнений,
Разных сил, в вооруженьях разных --
Разве не должны они как братья
Узнавать друг друга по призванью,
Ясному в значенье человека?