Никогда этого не бывало; никогда Жуковский не был сотрудником
Карамзина, и никого не было у Карамзина сотрудников. Как можно сообщать
такие известия наугад и без справок? А с тех пор, как принялись наши журналы
(т. е. со времени смирдинских изданий русских авторов) делать открытия в
русской литературе за минувшие десятилетия нынешнего века, с тех пор так
много вошло в историю нашей литературы известий, утверждающихся на
догадках и слухах! Карамзин трудился над изданием "Вестника" один. Он печатал
стихи и статьи, присылаемые посторонними; но не только не было у него, по-
нынешнему, сотрудников, но даже и постоянных участников. Подобные известия
показывают только, что пишущие ныне в журналы мало даже знают то прежнее
время. Кого нашел бы Карамзин в сотрудники, если бы и искал? Кто тогда, в 1802
и 1803 годах, мог бы писать по-карамзински? Это была бы такая пестрота в его
журнале, которая тогда бросилась бы в глаза: это было такое время, когда русский
журнал не был еще фабрикой. Сам Жуковский был тогда еще девятнадцатилетний
юноша. В двух годах "Вестника" он только и напечатал Грееву "Элегию" (1802) да начало повести "Вадим Новгородский" (1803), которая не была кончена.
Жуковский начал несколько участвовать в "Вестнике Европы" с 1807
года12; в нем напечатал он 17 басен13, в которых много достоинства: они
отличаются верностию разговорного языка, поговорочного формою некоторых
выражений и непритворною веселостию. Очень жаль, что Жуковский не поместил
их ни в одном из полных изданий своих сочинений; может быть, потому, что этот
род поэзии казался ему совершенно различным с общим характером его
стихотворений. (Ныне напечатаны они в последних трех томах сочинений
Жуковского14.) Постоянное же участие его в "Вестнике" началось с 1808 года. В
этом году он помещал в нем много переводов, которые после были изданы
отдельно. В 1809 году он сделался уже сам издателем "Вестника"15, а в 1810 году
издавал его вместе с Каченовским. Все эти годы "Вестника" были превосходны:
отличались интересными статьями, изяществом слога.
В том же журнале сказано: "Есть люди, которым с самого рождения
улыбалось счастие и которые до самой могилы не знают ни горя, ни печали.
Таких счастливцев немного на свете, и к ним-то принадлежит, между прочим, и
Жуковский, который до последней минуты сохранил ровность характера и вовсе
не знал разочарования в своей довольно долгой жизни".
Жуковский, напротив, много терпел и мало знал дней светлых. Он терпел
и от недостаточного состояния, терпел и горе любящего сердца. Последнее
выражено им во многих местах его стихотворений; между прочим, в следующих
стихах, относящихся прямо к истории его жизни, к обстоятельству, известному
всем, знавшим его в молодых его летах:
С каким бы торжеством я встретил мой конец,
Когда б всех благ земных, всей жизни приношеньем
Я мог -- о сладкий сон! -- той счастье искупить,
С кем жребий не судил мне жизнь мою делить!16
Едва ли не под конец своей жизни Жуковский успокоился в первый раз,
узнавши семейное счастие, которое очень поздно озарило его любящую душу.
Там же сказано: "Еще в 1802 году Жуковский предвидел свою будущность
и очень удачно предсказал то, что мог (бы) сказать в последней строке,
написанной пред самою смертию:
Мой век был тихий день; а смерть успокоенье!17
Нет! Разве последнее только справедливо; ибо всем нам известна мирная,
христианская кончина Жуковского. Но век его, т. е. большая часть его жизни, не
был тихим днем; вернее сказать, что он изобразил жизнь свою в стихах к
Филалету:
Скажу ль?.. Мне ужасов могила не являет;
И сердце с горестным желаньем ожидает,
Чтоб Промысла рука обратно то взяла,
Чем я безрадостно в сем мире бременился,
Ту жизнь, которой я столь мало насладился,
Которую давно надежда не златит.
К младенчеству ль душа прискорбная летит,
Считаю ль радости минувшего -- как мало!
Нет! Счастье к бытию меня не приучало;
Мой юношеский цвет без запаха отцвел!
Все мы помним тот период нашего стихотворства, когда все наши
молодые поэты, будто бы по следам Жуковского, бросились в разочарование. В
этом ложном разочаровании он, конечно, не был виноват; его взгляд на жизнь был
для него истинным, хотя, конечно, жалобы на неудовлетворяемость ее нередко
встречаются во всех произведениях первой половины его жизни. Отчего же?
Оттого именно, что он мало знал радостей!
Как можно заключать a priori {до опыта, без доказательств (фр.).} о жизни