автора и о состоянии души его? Надобно знать подробности первой; а заключать
о характере и чувствах по стихам автора можно только или взявши в
совокупности все им написанное, или зная достоверно общие черты его жизни.
Кто-то заметил мне в каком-то журнале, что не стоило труда опровергать
замечания "Библиотеки для Ч.". -- Что стоило труда писать, то стоит труда и
опровергать. У меня были замечены малейшие неисправности. Почему же не
заметить и у другого ложного сведения о литераторе или ложного умозаключения
о его жизни?
Очень похвально, что мы обратились нынче к исследованиям жизни и
характера наших знаменитых поэтов. Но я боюсь, чтоб этими исследованиями,
или a priori, или по немногим признакам и приметам, мы не ввели в заблуждение
наших потомков. По большей части эти исследования, встречающиеся в
журналах, бывают похожи на разбор иероглифов или стрельчатого письма,
которым исследователь начинает учиться из самого разбора. Повторяю сказанное
и прежде мною: все это оттого, что пресеклась наследственная нить преданий; что
между Жуковским, Пушкиным и нынешним временем был промежуток, в
который литература наша отторглась от памяти прежнего. Пушкин был
последний из наших поэтов, примыкавший к родословному дереву наших
литераторов и к непрерывной летописи преданий нашей литературы. Прежде
долго созревали, долго наслушивались, пока не начинали сами говорить и писать;
а нынче начинают с того, что других учат. Это началось с Полевого, который
писал и о том, что знает, и о том, чего не знает, следуя пословице: смелость
города берет!
Напрасно "Современник", журнал, прекрасный по составу своему и
достойный уважения, упрекает меня в том, что будто я обнаруживаю нелюбовь
мою к новой нашей литературе18. Нет! всякий просвещенный человек знает, что
литература изменяется вместе с ходом времени; что она не только не может
стоять на одном месте, но и не должна. Я, с моей стороны, не только признаю в
нынешней литературе все, что встречу хорошего; но, может быть, никто, моих
лет, не восхищается с таким жаром всем хорошим. Не многие, может быть,
читали с таким увлечением и радовались так, как я, читая "Записки охотника" и
романы "Обыкновенная история" и "Львы в провинции"19. Знаю, что ни в
карамзинское время, ни в первые десятилетия нынешнего столетия не было и не
могло быть таких произведений; но знаю и то, что в то время не было тех
уклонений от изящного вкуса и от истины суждений, какие встречаются ныне.
Я узнал Жуковского или в конце 1813, или в начале 1814-го20, наверное
не помню. Я приехал тогда в Москву из Петербурга и жил вместе с моим дядею; а
Жуковский приезжал туда на некоторое время после своей службы в ополчении и
при главнокомандующем армиею. Постоянное же его место жительства было
тогда и до 1815 года у родных его, в Белеве. Это видно и из послания к нему
Батюшкова, писанного около этого времени:
Прости, балладник мой,
Белева мирный житель!
Да будет Феб с тобой,
Наш давний покровитель!
В то время, когда я в первый раз видел Жуковского у моего дяди (т. е.
1813 или 1814 года), у него были уже приготовлены к печати два тома его
сочинений (изданные в 4 долю, с виньетами в 1815 и 1816 годах). Он давал моему
дяде свою рукопись на рассмотрение, она была и у меня; я читал ее и помню, что
в ней была уже баллада "Старушка" из Саути, которой, однако, нет ни в одном из
первых изданий. Она была напечатана уже гораздо позже. Елена Петровна
Балашова, жена министра, сказывала мне, что Жуковский читал эту балладу у них
в доме, что она не понравилась многим дамам, слушавшим это чтение, и что они
отсоветовали Жуковскому ее печатать21.
В 1815 году Жуковский жил в Дерпте. В это время жил там Александр
Федорович Воейков, бывший там профессором русской словесности.
Об этом свидетельствуют его послание "Старцу Эверсу" (Густаву, дяде
известного исследователя предметов русской истории) и примечание автора, в
котором сказано: "Писано после праздника, данного студентами Дерптского
университета". Из самого послания видно, что он был на этом празднике лично:
Там Эверс мне на братство руку дал:
Могу ль забыть священное мгновенье,
Когда, мой брат, к руке твоей святой
Я прикоснуть дерзнул уста с лобзаньем,
Когда стоял ты, старец, предо мной
С отеческим мне счастия желаньем.
Об этом же свидетельствует то, что в числе подписчиков на журнал В. В.