— Кто говорит, что я не желаю отвечать? — Мистер Риддел опустился на стул. — Мне наплевать.
— Вы вошли в лавку в шесть часов?
— Верно. Или, если уж говорить точно, была минута или две седьмого. Хотел купить пачку «Золотых хлопьев». Толкнул дверь…
— Значит, она была закрыта?
— Верно. Я думал, может, лавка уже заперта, но дверь отворилась, и я вошел. Только там никого не было. Я постучал кулаком по прилавку и подождал. Никто не вышел, и мне пришлось уйти. Вот и все. Можете набить этим свою трубку и выкурить.
— Вы не видели тела? Оно упало за прилавок.
— Нет. Вы бы тоже не увидели, если бы нарочно не искали.
— Не было ли на прилавке железнодорожного справочника?
— Был. Лежал раскрытый и перевернутый. Я еще подумал, может, старуха уехала и забыла запереть лавку.
— Вы не брали справочник в руки и не перекладывали его на другое место?
— Не трогал я этот поганый справочник. Я вам сказал, что я делал.
— Вы не видели, чтобы кто-нибудь вышел из лавки перед тем, как вы в нее вошли?
— Никого я не видел. Опять я вас спрашиваю: пришить мне хотите?
Пуаро встал.
— Никто вам ничего не пришивает… Пока… Добрый вечер, сударь.
Мистер Риддел так и остался сидеть с открытым ртом, а мы вышли на улицу.
Пуаро взглянул на часы.
— Если мы очень поторопимся, мы можем еще попасть на поезд семь две. Живо, мой друг!
Глава VIII
ВТОРОЕ ПИСЬМО
— Ну, что? — нетерпеливо спросил я.
В купе первого класса мы были одни. Экспресс только что вышел из Андовера.
— Преступление, — начал Пуаро, — совершил человек среднего роста, рыжий, с бельмом на левом глазу. Он слегка прихрамывает на правую ногу, и под лопаткой у него — родинка.
— Пуаро! — воскликнул я.
В первый миг я был ошеломлен, но веселый огонек в глазах моего друга отрезвил меня.
— Пуаро! — повторил я теперь уже с упреком.
— Мой друг, чего вы от меня хотите? Вы смотрите на меня глазами преданной собаки и ждете откровений в духе Шерлока Холмса! А если говорить серьезно, я не знаю ни того, каков собой убийца, ни того, где он живет и как можно его схватить.
— Оставил бы он какой-нибудь след! — пробормотал я.
— Да, след! Вам обязательно подавай след! Увы! Он не курил папирос и не рассыпал пепла, куда потом ступил каблуком, в котором шляпки гвоздей имели своеобразный рисунок. Нет, он не был так предупредителен. Все же, мой друг, он оставил справочник «Эй, Би, Си». Вот вам и след!
— Вы считаете, что он случайно забыл этот справочник?
— Конечно нет. Он оставил его умышленно. Об этом говорят отпечатки пальцев.
— Но их же не оказалось!
— Про это я и говорю. Какая была погода? Теплый июньский вечер. Кто ходит в такую погоду в перчатках? На подобного чудака непременно обратили бы внимание. Раз на справочнике нет отпечатков пальцев, значит, их умышленно стерли. Невинный человек оставил бы отпечатки, виновный — стер их. Другими словами: наш убийца сознательно оставил справочник, то есть дал нам какой ни на есть след. Кто-то купил справочник, потом принес его… Это открывает какие-то возможности.
— Вы думаете, таким путем мы что-нибудь узнаем?
— Откровенно говоря, Гастингс, я не особенно на это рассчитываю. Наш преступник, загадочный Икс, явно щеголяет своей сообразительностью. Непохоже, чтобы он оставил след, который вел бы прямо к нему.
— Значит, от «Эй, Би, Си» будет мало проку?
— В том смысле, какой вы имеете в виду, — да.
— А в каком-либо ином?
Пуаро ответил не сразу.
— Может быть, «Эй, Би, Си» и пригодится, — медленно произнес он. — Мы имеем дело с неизвестным. Он сейчас в тени и хочет оставаться в тени, но рано или поздно его настигнет луч света. С одной стороны, мы ничего о нем не знаем, с другой — знаем очень многое. Я вижу, как его личность начинает принимать расплывчатые пока очертания. Этот человек свободно и без ошибок печатает на машинке, покупает дорогую бумагу и жаждет как-либо себя проявить. Я вижу его ребенком, вероятно, заброшенным и нелюбимым. Я вижу, как он растет, сознавая свою неполноценность и борясь с несправедливым отношением к себе. Я вижу, как он стремится во что бы то ни стало выдвинуться, обратить на себя внимание, и эта потребность все растет… Но житейские обстоятельства разбивают все его надежды и, может быть, приносят ему еще большие унижения. И вот он готов зажечь спичку и поднести ее к бочке с порохом…
— Все это чистейший домысел, — возразил я, — от него практически нет никакой пользы.