Выбрать главу

Я понял справедливость его замечания. Сначала мне показалось, что он слишком уж осторожен, но потом я вспомнил, что Эй, Би, Си фанатически ненавидит Пуаро и, вероятно, осведомлен о всех его действиях. В этом случае он мог вообразить, что убийство Мэри Драуэр было бы эффектным четвертым ударом.

Я обещал не отходить от своей подопечной.

Когда я уходил, Пуаро сидел у окна. Перед ним было маленькое колесо рулетки. Я был уже за дверью, когда он крикнул мне вслед:

— Красное! Хорошее предзнаменование, Гастингс! Судьба меняется!

Глава XXIV

(НЕ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ КАПИТАНА ГАСТИНГСА)

Мистер Ледбеттер выругался сквозь зубы, когда его сосед встал и, пробираясь между рядами к выходу, споткнулся, уронил шляпу в передний ряд и перегнулся через кресло, чтобы поднять ее.

Это произошло в самый захватывающий момент фильма «Ни души…», этого потрясающего боевика, которого мистер Ледбеттер нетерпеливо ждал целую неделю.

Златокудрая героиня — ее играла Кэтрин Ройал (по мнению мистера Ледбеттера, лучшая киноактриса мира) — дала выход своим чувствам, выкрикнув с возмущением: «Никогда! Лучше я умру от голода! Но я не умру. Ни одна душа не погибает…»

Мистер Ледбеттер сердито заерзал на стуле. Что за люди! Не могут дождаться конца фильма. Уйти в такую волнующую минуту! Ага, так-то лучше! Мешавший ему мужчина наконец выбрался в проход и вышел из кинотеатра. Теперь мистер Ледбеттер видел весь экран и Кэтрин Ройал, стоявшую у окна особняка в Нью-Йорке.

А вот она с ребенком на руках уже садится на поезд… Какие странные в Америке поезда, совсем не такие, как в Англии. А вот опять Стив в своей горной хижине…

Фильм шел к своему трогательному и несколько мистическому окончанию.

Когда вспыхнул свет, мистер Ледбеттер удовлетворенно вздохнул и медленно поднялся с места.

Он никогда не спешил выйти из зала. Ему нужно было некоторое время, чтобы вернуться к прозе повседневной жизни.

Он огляделся по сторонам. «Публики на дневном сеансе немного. В этом нет ничего удивительного — все пошли на бега». Мистер Ледбеттер не увлекался бегами, не играл в карты, не пил и не курил. Единственной его страстью было кино.

Все спешили к выходу. Мистер Ледбеттер готов был присоединиться к толпе. Человек, сидевший перед ним, спал и почти совсем сполз со стула. Мистер Ледбеттер возмутился: как можно было заснуть, когда разыгрывалась такая драма!

— Разрешите, сэр! — сказал какой-то рассерженный человек спящему, чьи ноги мешали ему пройти.

Мистер Ледбеттер добрался до выхода и оглянулся.

По-видимому, что-то случилось: появился администратор… собралась кучка народу… Может быть, человек, сидевший впереди, не спал, а был мертвецки пьян?..

Мистер Ледбеттер немного помедлил, а затем вышел на улицу, пропустив, таким образом, великую сенсацию дня, еще большую, чем то, что Нотхав выиграл Большой приз с выдачей восьмидесяти пяти за один.

Администратор говорил:

— Вероятно, вы правы, сэр. Он болен… Как? Что такое, сэр?

Джентльмен, вскрикнув от удивления, отдернул руку, разглядывая липкое красное пятно на ней.

— Кровь…

Администратор тоже слегка вскрикнул. Он увидел под стулом угол какой-то желтой книги.

— Великий боже! Это Эй, Би, Си!

Глава XXV

(НЕ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ КАПИТАНА ГАСТИНГСА)

Мистер Каст вышел из кинотеатра и взглянул на небо.

Чудесный вечер! По-настоящему чудесный вечер!

Ему пришла на память строчка из Браунинга. «Бог в небе высоком, и мир на земле».

Он всегда любил эту строчку, хотя временами, и даже довольно часто, чувствовал, что она фальшива.

Улыбаясь своим мыслям, он брел по улице, пока не дошел до «Черного лебедя», где занимал номер.

Он поднялся к себе, в душную комнату на третьем этаже, из окна которой открывался вид на задний двор и гараж.

Когда он вошел в комнату, его улыбка внезапно погасла. На рукаве у манжеты он заметил пятно. Он осторожно потрогал его. Влажное, красное… Кровь!

Его рука опустилась в карман и извлекла оттуда длинный узкий нож. Лезвие тоже было красным и липким…

Мистер Каст долго сидел не двигаясь. Глаза его шарили по комнате. В них было выражение загнанного зверя.

Он лихорадочно провел языком по губам.

— Я не виноват, — сказал он.

Это прозвучало так, словно он перед кем-то оправдывался: провинившийся школьник — перед учителем…

Он опять провел языком по губам. Опять осторожно потрогал пятно на рукаве. Его глаза остановились на умывальнике.