— «И злодейку лису мы поймаем в лесу, чтобы в клетку навек посадить!» — повторил Пуаро.
Его лицо вдруг стало печальным и суровым.
— Как это ужасно, Гастингс! — Он помолчал. — Вы здесь охотитесь на лисиц?
— Лично я — нет. Это слишком дорогое удовольствие. И не думаю, чтобы в этих краях была хорошая охота.
— Я говорю об Англии в целом. Какой странный спорт — охота! Ждут где-то в укрытии, потом кричат «гей-гей!» или что-то в этом роде и начинается скачка: через пни и кочки, через изгороди и канавы… Впереди мчится лиса, иногда она петляет, но легавые…
— Гончие!
— Ну гончие! Они несутся за ней, наконец настигают, и она гибнет быстрой и ужасной смертью.
— Это действительно звучит жестоко, но на самом деле…
— …На самом деле лисе это нравится? Не говорите глупостей, мой друг. Все же лучше эта быстрая, жестокая смерть, чем то, о чем пели дети: «…навеки посадить в клетку…» Нет, это нехорошо!
Он покачал головой, а потом совсем другим тоном сказал:
— Завтра я навещу Каста, — и добавил, обращаясь к шоферу: — Поедем назад, в Лондон.
— Разве вы не поедете в Истборн? — удивился я.
— Зачем? Я знаю вполне достаточно.
Глава XXXIII
АЛЕКСАНДР БОНАПАРТ КАСТ
Я не присутствовал при разговоре Пуаро с этим странным человеком — Александром Бонапартом Кастом. Благодаря своим связям с полицией, а также особым обстоятельствам дела Пуаро без труда получил пропуск на свидание с арестованным, но на меня этот пропуск не распространялся. К тому же Пуаро считал существенным, чтобы при их встрече никого больше не было: двое — лицом к лицу!
Однако мой друг так подробно рассказал мне об этой встрече, что я считаю возможным писать о ней так, точно сам был свидетелем их беседы.
Мистер Каст весь как-то съежился. Его сутулость стала еще заметнее. Пальцы бесцельно перебирали полы пиджака. Насколько я знаю, Пуаро некоторое время молчал. Он сидел и разглядывал странного человека.
Атмосфера становилась менее напряженной, успокаивающей, даже непринужденной. Несомненно, это был драматический момент: встреча двух противников после долгих перипетий борьбы. На месте Пуаро я был бы охвачен волнением.
Впрочем, Пуаро — человек трезвого ума. Он заботился только о том, чтобы произвести на собеседника должное впечатление.
Наконец он мягко проговорил:
— Вы знаете, кто я?
Каст покачал головой.
— Нет… Нет… Не могу сказать. Может быть, вы… как это называется?.. Помощник мистера Льюкаса? Или вы пришли от мистера Мэйнарда? («Мэйнард и Коул» была юридическая фирма, взявшая на себя защиту.)
Он говорил вежливо, но без особого интереса. Казалось, он весь поглощен своими внутренними переживаниями.
— Я — Эркюль Пуаро.
Он произнес эти слова очень мягко, наблюдая, какое они произведут впечатление.
Мистер Каст приподнял голову.
— Ах вот как! — сказал он так равнодушно, как мог бы сказать сам инспектор Кроум, только без оттенка высокомерия.
Через минуту он повторил:
— Ах вот как! — но теперь уже другим тоном — у него пробудился интерес. Он поднял голову и взглянул на Пуаро.
Эркюль Пуаро встретил его взгляд и несколько раз тихонько кивнул.
— Да, — сказал он, — я тот, кому вы писали письма.
Контакт между ними был мгновенно нарушен. Мистер Каст опустил глаза и заговорил с явным раздражением:
— Я никогда не писал вам. Не я писал эти письма. Я твержу это не переставая!
— Знаю, — ответил Пуаро. — Но если их писали не вы, то кто же?
— Враг. У меня, очевидно, есть враг. Полиция… Все… против меня. Это какой-то гигантский заговор.
Пуаро молчал.
— Люди всегда были против меня! — продолжал Каст.
— Даже когда вы были ребенком?
Каст задумался.
— Нет… Нет, тогда нет. Мать очень любила меня. Но она была честолюбива, ужасно честолюбива. Потому она и дала мне эти нелепые имена. Забрала себе в голову дикую мысль, что я когда-нибудь прославлюсь. Она постоянно требовала от меня «самоутверждения», толковала о силе воли, о том, что человек — хозяин своей судьбы… что я могу добиться чего угодно!..
Он помолчал.
— Конечно, она была неправа. Я очень скоро это понял. Я не из тех, кто преуспевает в жизни. Я постоянно попадал впросак и казался смешным. К тому же я был робок, боялся людей. В школе мне пришлось туго: мальчишки узнали мои имена и дразнили меня… Дела мои шли плохо — и в учении, и в играх, и вообще…
Он покачал головой.
— Хорошо, что бедная мама умерла. Как была бы она разочарована!.. Потом, в коммерческом колледже я тоже казался тупицей. Никому не было так трудно изучать машинопись и стенографию, как мне. И все же я знал, что не такой уж я круглый дурак. Вам ясно, что я хочу сказать?