Людовик польщенно улыбнулся. Он был уверен, что Филипп не преувеличивает: ведь Король-Солнце не может ошибаться и всегда знает, как следует поступать. Людовик уже полагал, что его царствование войдет в историю как самое блестящее и самое справедливое.
Лизелотта решила не приподнимать в дневнике завесу тайны над тем, как проходила ее брачная ночь, но на протяжении супружеской жизни она много раз поверяла заветным страницам всяческие альковные тайны.
«Мой муж всегда казался мне очень набожным, — написала она как-то. — Он даже брал четки, с которых свешивалось множество образков, с собой в постель…»
Слуги уже ушли. Кроватный полог был задернут, и сквозь него просвечивало пламя оставленной на ночь свечи. Лизелотте хотелось спать, потому что нынче она была на охоте и очень утомилась. Однако Филипп непременно желал выполнить свой супружеский долг, и потому герцогиня, зевая, глядела на резной высокий балдахин и гадала, чем занят ее муж.
— Раздвиньте-ка ноги, женушка, — послышался наконец его голос. — Я сейчас войду в вас. Вот только закончу молиться.
Но тут Лизелотта, которая было уже послушно задрала рубашку, приподняла голову и негромко засмеялась.
— Какие странные звуки доносятся из-под одеяла, друг мой! Да простит мне господь, если ваши четки не разгуливают сейчас по совершенно чужой для них стране!
— Вы ничего не понимаете, — сердито отозвался герцог. — Потерпите минутку, я вот-вот буду готов.
И Лизелотта опять услышала тихое позвякивание медальонов и образков, которые прикасались к телу Филиппа и помогали ему стать мужественнее.
Лизелотта стремительно перекатилась на другую половину обширной кровати и схватила супруга за руку.
— Ага! — с торжеством воскликнула она. — Значит, я не ошиблась! Ну-ка ответьте, что это вы такое делаете?
Филипп смущенно хмыкнул и ущипнул жену за толстую щеку.
— Вам не понять, душа моя! Ведь вы же были прежде гугеноткой и потому не представляете, как велика сила святых мощей и в особенности образка Богоматери. Они охраняют меня от всякого зла.
Задумавшись ненадолго, герцогиня скоро опять засмеялась:
— Извините, сударь, но как же такое может быть? Вы молитесь Деве Марии и одновременно прикасаетесь ее ликом к той части тела, коей лишают девственности!
Филипп тоже не смог удержаться от смеха и попросил:
— Пожалуйста, не рассказывайте об этом никому. Меня могут счесть святотатцем.
Супруги обнялись, и герцог не преминул доказать Лизелотте, что четки оказали на него нужное действие.
Итак, у них родилось трое детей, хотя Лизелотта всю жизнь жалела о том, что судьба сделала ее женщиной, а не мужчиной. Она ругалась, как наемник, лихо ездила верхом, обожала скабрезные истории и всем изысканным яствам предпочитала кислую капусту и пиво.
Когда на свет появился третий ребенок, Филипп твердо решил не прибегать больше к услугам четок.
— Вы чуть не умерли, рожая нашу Елизавету-Шарлотту, нашу мадемуазель де Шартр, — с ласковой улыбкой сказал он жене, которая лежала в постели и то и дело морщилась от боли. — Станемте-ка ночевать в разных спальнях… Нет-нет, душа моя, если вам этого не хочется, то я, конечно, готов умножать своих наследников! — испуганно добавил он, заметив, что лицо недавней роженицы исказила гримаса.
— Я согласна, сударь, — прошептала Лизелотта. — Просто у меня все тело ноет, вот я и кривляюсь, как балаганный шут. — И герцогиня тихонько засмеялась.
…А Елизавета-Шарлотта спустя много лет вышла замуж за герцога Лотарингского Леопольда и основала династию Габсбургов, которая не пресеклась до наших дней.
«Как хорошо, что муж больше не посещает меня в моей опочивальне, — написала Лизелотта в дневнике. — Когда он предложил мне не делить с ним ложе, я обрадовалась, хотя и опасалась обидеть его, выказав свою радость. Потом я попросила Его Высочество и впредь питать ко мне добрые чувства, и он твердо обещал это. Никогда, никогда не нравилось мне рожать! Да и, по правде говоря, спать с герцогом в одной кровати тоже было нелегко. Он очень не любил, когда его тревожили, и я часто вынуждена была лежать на самом краешке. Однажды я даже упала на пол, чем немало огорчила супруга, который винил во всем себя, а вовсе не мою неуклюжесть».
Лизелотта закрыла дневник и задумалась. Она была благодарна мужу за многое и корила себя за то, что так и не смогла полюбить его. Дело было в том, что сердце ее давно принадлежало королю.
— Как же он прекрасен! — с чувством проговорила Лизелотта, и перед ее мысленным взором предстал этот великолепный монарх — красивый, статный, умевший быть то приветливым, то грозным. — Если бы не Людовик, я всю жизнь прозябала бы в своем богом забытом Пфальце. А Филипп… Что Филипп? Он ведь женился на мне не по собственной воле, а по воле брата. Так что мою судьбу устроил Людовик, и немудрено, что я преисполнена признательности к нему.
Но это, разумеется, было нечто большее, чем признательность. Лизелотта любила Короля-Солнце и не упускала ни единой возможности сопроводить его или на охоту, или на прогулку. Людовик частенько подшучивал над невесткой, но так, чтобы не обидеть. Ему нравились ее язвительный ум и находчивость. Вряд ли Лизелотта надеялась, что король предложит ей сделаться его любовницей, но когда она узнала о некоем событии, то не смогла сдержать своих чувств.
— Ваше Высочество, — прощебетала как-то утром дежурная фрейлина, помогая герцогине спустить ноги с кровати, — совершенно удивительное известие! Его Величество тайно женился на госпоже Ментенон, вдове нашего поэта Скаррона! Подумать только — на гувернантке своих незаконнорожденных детей!.. О господи, что с вами?! Это я виновата, я ненароком сделала вам больно! Да помогите же мне кто-нибудь! — обернулась фрейлина к остальным присутствовавшим при утреннем туалете герцогини придворным, которые стояли в отдалении.
— Идите прочь! — прошипела Лизелотта вестнице несчастья. — Я не хочу вас видеть!
Женщина испуганно присела в реверансе, а потом, пятясь, удалилась. В передней она дала волю слезам.
— Сошлют меня, сошлют, — причитала провинившаяся. — И хорошо еще, если в имение! Кто меня за язык дернул? Хотела первой быть, вот и поплатилась!
Но тут передняя стала заполняться теми дамами и кавалерами, что еще совсем недавно находились в опочивальне герцогини. Оказалось, она всех выгнала, заявив, что сегодня вообще не покинет спальню. Придворные, разбившись на кучки, принялись судачить, а бедная Лизелотта тем временем металась по комнате и бушевала.
— Мерзавка! — кричала она. — Свинья! Ведьма! Околдовала короля! Опоила его! Сжечь ее надобно! Четвертовать! У-у, негодяйка!
Впрочем, надо отдать справедливость госпоже де Ментенон. Она платила герцогине Орлеанской той же монетой. Мало нашлось бы во французском языке бранных слов, которыми не поносили бы друг друга две эти высокородные дамы. Но новая жена Людовика была хитрее Лизелотты и потому сумела вдребезги разбить ее дружбу с королем. Ей удалось даже на время поссорить герцога Орлеанского с женой, хотя Филипп ненавидел госпожу де Ментенон столь же яростно, как и Лизелотта.
Когда герцог Орлеанский умер, его вдова помирилась с королем. Сцена примирения была так трогательна, что оба расчувствовались, и Лизелотта сказала:
— Сир, я всегда любила вас. А иначе с какой стати я бы так ненавидела госпожу де Ментенон?
И Людовик со слезами на глазах прикоснулся губами к дряблой щеке своей овдовевшей невестки. Ведь так приятно услышать признание в любви, даже если ты — всемогущий король Франции…