— Конечно, — уверенно кивнула госпожа де Спиньо. — И мне кажется, что… — Тут красавица томно потянулась и сунула ноги в раззолоченные комнатные туфельки без задников. — Странные они все же, — заметила она между делом, оглядывая туфли. — Холодно в них, и так и норовят соскользнуть. Нет, не завидую я восточным наложницам. Ношу только потому, что мода велит… Так вот, мне кажется, в брачную ночь у принца все получится как надо. Я же говорила вам, что та девица, коей я велела… э-э… лишить господина Карла-Иммануила невинности, сказала, будто все прошло довольно гладко. Я вас уверяю, что принц со временем войдет во вкус и примется менять любовниц как перчатки.
Виктор-Амедей привлек женщину к себе и прошептал:
— Значит, вы думаете, он пойдет в отца?
Маркиза польщенно улыбнулась и ничего не ответила. Она знала, что король очень долго оставался верным мужем и что именно она, Анна-Тереза де Кумиан, заставила его впервые осквернить семейный очаг.
— И все же мы не можем допустить, чтобы Мопс остался в спальне наедине с молодой женой! — неожиданно заявил король.
Маркиза удивленно протянула:
— О чем это вы, Ваше Величество? Я не понимаю…
— Что же тут непонятного? — Виктор-Амедей рассеянно поправил цветы в вазе. — Все уйдут, полог на кровати будет задернут, но мы с вами станем через щелочку наблюдать за супругами и в нужную минуту придем им на помощь.
— О господи! — в голос рассмеялась маркиза. — Никогда в жизни мне не приходилось встречать столь заботливого отца!
Так все и произошло. Когда молодые возлегли на кровать, над которой вздымался устрашающих размеров балдахин, король и маркиза выпроводили придворных и устроились в креслах возле камина. Королева, поколебавшись, тоже ушла. С некоторых пор она все чаще чувствовала недомогание, и лекари в один голос советовали ей не переутомляться и как можно больше спать. Анна-Мария была уже серьезно больна, хотя и не догадывалась об этом.
Из-за занавесей кровати доносились какие-то странные звуки — то ли хихиканье, то ли всхлипы. Короля снедало любопытство, и он взглядом велел маркизе посмотреть за полог. Женщина повиновалась и несколько минут молча наблюдала за возней юных супругов. Наконец она на цыпочках приблизилась к своему любовнику и прошептала:
— Вы можете не волноваться, они оба очень довольны. Но Виктор-Амедей остался непреклонен в своем желании помочь молодым советом.
— Пойдите и спросите, не нужно ли им что-нибудь объяснить!
Госпожа де Спиньо пожала плечами и вновь направилась к алькову. Как ни странно, король оказался прав: и принц, и принцесса обрадовались предложенной помощи; хотя поначалу несколько удивились тому, что в спальне есть еще кто-то, кроме них.
…С тех пор так и повелось. Каждый вечер маркиза отправлялась, как на службу, в опочивальню молодоженов и следила за тем, что происходит в супружеской постели. А потом, пожелав юной парочке спокойной ночи, она шла к королю и рассказывала ему о том, что видела.
— Но вы вмешались, когда Мопс… когда у Мопса не получилось? — с тревогой осведомлялся король.
— Конечно, — успокаивала его маркиза. — А иначе зачем бы я туда вообще ходила?
Но спустя какое-то время Карлу-Иммануилу надоела эта опека.
— Пожалуйста, маркиза, — проговорил он однажды, выглянув из-за нарядного тяжелого полога, — скажите отцу, что я уже превзошел науку любви, и что мне больше не требуется ничья помощь. Я всегда был расположен к вам, но еще несколько таких вечеров — и я прикажу страже не пускать вас сюда!
Раздосадованная госпожа де Спиньо рассказала обо всем королю, и тот на следующее же утро призвал к себе сына и накричал на него.
— Что вы себе позволяете? — громогласно вопрошал Виктор-Амедей. — Думаете, женитьба дает вам право своевольничать? Мне нужен наследник, и до тех пор, пока я не узнаю, что моя невестка ожидает ребенка, маркиза не покинет вашу опочивальню!
Выйдя от отца, Карл-Иммануил в ярости сломал свою новую трость и швырнул ее обломки в мальчишку-поваренка, который имел неосторожность попасться ему на глаза. (Разумеется, дело было во дворе, потому что в стенах дворца принц не осмелился бы открыто выражать свой гнев.)
Однако прошло совсем немного времени, и все разрешилось само собой. В 1728 году королева Анна-Мария умерла, и у Его Величества не осталось времени на то, чтобы следить за Мопсом.
— Будьте моей женой, — произнес он однажды утром заветные слова, и госпожа де Спиньо степенно кивнула и поцеловала своего возлюбленного.
Правда, брак ее оказался морганатическим, но какое это имело значение? Все равно он ни для кого не был секретом, и придворные воздавали ей королевские почести.
Но счастье ее оказалось недолговечным. Через год Виктор-Амедей решился-таки исполнить свою давнишнюю мечту и отказаться от престола. Правда, в монастырь он на сей раз уходить не собирался.
— Я, милая моя женушка, — говорил он, потягивая горячее красное вино, — хочу пожить в сельской тиши. Так, как живут простые дворяне, которые думают только об охоте да о грядущем урожае. Экая зима нынче выдалась холодная! — внезапно заключил король и, поставив кубок на табурет, протянул руки к огню.
— Значит, вам надоело править страной? — кусая губы от отчаяния, глухо спросила новоиспеченная госпожа де Ментенон. — И куда же вы, сударь, намереваетесь отправиться?
— Вы хотите сказать — «мы», — ласково поправил жену Виктор-Амедей. — Ведь вы же любите меня, правда? И не останетесь в Турине, когда я поеду в замок Шамбери?
Несчастная покорно кивнула, проклиная в душе и буколические устремления супруга, и свое непомерное тщеславие, толкнувшее ее на этот брак. Не могла же она теперь сознаться в том, что выходила замуж не за Виктора-Амедея, а только за его королевский венец.
И вот 7 сентября 1730 года состоялась торжественная церемония добровольного отречения Виктора-Амедея, а спустя всего неделю муж и жена уже обустраивали свое новое гнездышко — продуваемый всеми ветрами замок Шамбери.
— Господи, до чего же здесь уныло! — воскликнула как-то в сердцах маркиза, и Виктор-Амедей промолчал, потому что был совершенно согласен с женой. В старом доме дуло из всех щелей, так что спать приходилось едва ли не закутанными в шубы, а дни коротать возле зажженного камина. Замерзало, стыдно сказать, даже содержимое ночных горшков, так что несколько их — еще совершенно новых — пришлось попросту выбросить.
— И зачем только мы приехали сюда?! — причитала госпожа де Спиньо, дуя на озябшие пальцы. — Неужели это вы и называете идиллией? От вечных сквозняков у вас разыгрался ревматизм, а мне досаждают боли в пояснице! Умоляю: давайте вернемся в Турин! Зима действительно выдалась на редкость суровая, такая суровая, что до весны можно и не дожить.
И Виктор-Амедей согласился пуститься в обратный путь.
— Пожалуй, я даже готов опять занять престол, — сказал он, уже сидя в карете. — Я ведь более опытен, чем Мопс, и он, конечно, с радостью откажется от трона в мою пользу.
Но этого, разумеется, не случилось. Карл-Иммануил III слишком давно мечтал о короне, Чтобы отречься от нее из-за сумасбродного отца.
— Вот что, батюшка, — сказал он Виктору-Амедею во время единственной встречи, которая у них состоялась. — Возвращайтесь-ка вы подобру-поздорову в Шамбери. Вам сейчас в Турине делать нечего. Я знаю, что мои подданные довольны тем, как я правлю, но, если бы это было и не так, корону я бы вам все равно не вернул.
— Неблагодарный мальчишка! — возвысил голос бывший король. — Мерзкий Мопс!
Этих слов ему произносить не следовало. Карл-Иммануил нахмурился, круто развернулся и вышел из комнаты.
— И кто вас только за язык тянул?! — упрекала маркиза мужа, когда они уже сели в карету, чтобы ехать в Шамбери. — Или вы не знаете, что ваш сын — существо столь же злопамятное, сколь и мстительное?