— Это… это не мне, — с трудом произнесла она. — Это для герцогини де Бранка. И Его Высочество пишет тут, что никогда не забудет первую жену!.. — Черт возьми! — не в силах сдержаться, воскликнул маршал. — Бедная моя девочка!
И он, бросив на короля укоризненный взгляд, прижал племянницу к груди. Людовик почувствовал себя неловко и потому не обратил внимания на нарушение этикета, которое допустил Морис Саксонский.
— Так я и думал, — пробормотал король сквозь зубы. — Мальчишка даже не удосужился написать невесте, хотя и обещал мне это! Что ж, придется улаживать все самому. — И он произнес с улыбкой: — Дофин удивительно рассеян. Извините моего сына, сударыня, прошу вас. Я уверен, что его самочувствие переменится к лучшему, едва он повстречается с вами. А сейчас, господа, пора нам всем садиться в кареты. Ветер так и пронизывает, даже говорить трудно.
И Людовик занял свое место в экипаже и пригласил Марию-Жозефину сесть подле него.
На следующий день жених и невеста встретились в Бри. Принцесса так волновалась, что едва слышно пролепетала слова приветствия и стыдливо умолкла, опустив голову. Но дофин, казалось, вообще не заметил Марию-Жозефину. Он, конечно, смотрел на нее, но взгляд у него был отсутствующий, а глаза так покраснели, что все поняли: принц проплакал всю ночь.
— Сударыня, — произнес он негромко после того, как один из придворных прошептал ему на ухо, что пора отвечать на приветствие принцессы, — я счастлив лицезреть вас. Надеюсь, Франция понравится вам и вы обретете здесь свою вторую родину…
— Третью! — сострил кто-то, и юный Людовик недоуменно оглянулся.
«Он ничего не знает обо мне! — подумала Мария-Жозефина. — Его мысли занимает лишь покойница-жена. И все-таки я не отступлюсь и попробую добиться его расположения».
И красавица, забыв о смущении, смело посмотрела на будущего супруга. Ей показалось или Людовик и в самом деле еле заметно усмехнулся?..
В Версаль принцесса, король и принц ехали в одной карете. Принц упорно глядел в окно, а Мария-Жозефина делала вид, что не замечает этого, и с напускным интересом слушала короля, который показывал ей живописные пейзажи и с упоением рассказывал о старинных замках.
«Все они совершенно одинаковые, — уныло думала Мария-Жозефина. — И башенки одинаковые, и мосты, и стены. Скорее бы приехать. Молчание принца просто невыносимо».
И она кивала, и улыбалась, и благодарила короля за то, что он так любезен с ней.
Наконец наступил торжественный день свадьбы. Дамы из свиты Марии-Жозефины надели на нее роскошное, затканное золотом платье, украшенное на груди вышивкой из золотой же нити. Невеста охнула и подумала, что и шагу не сможет ступить в таком наряде. Он весил больше тридцати килограммов! Дядюшка Морис, который ждал за дверью, когда же будет готова его любимая девочка, удивился воцарившейся в комнате напряженной тишине и вошел как раз вовремя: Мария-Жозефина, у которой под тяжестью платья подкосились ноги, готова была рухнуть на пол. Маршал подхватил ее, уложил на первый попавшийся диванчик и буркнул сердито:
— Так я и думал. Это твое платье может по тяжести сравниться с кирасой! И все же, дорогая, придется тебе потерпеть. Сейчас поучишься ходить в нем, попривыкнешь — и пускай тебя тешит мысль, что уже нынче вечером эти твои доспехи навсегда исчезнут в сундуках камер-фрау. Мария-Жозефина улыбнулась дядиной шутке и довольно быстро научилась носить свой свадебный наряд, не сгибаясь и не пошатываясь. И во время церемонии никто не догадывался о том, как нелегко приходилось этой белокурой красавице, чью гордо вскинутую головку венчала бриллиантовая диадема.
После торжественного обеда состоялся бал-маскарад. Его приказал устроить король, пожелавший развлечь и потешить свою юную невестку. Молодые протанцевали вместе один-единственный танец, а потом принц извинился, пообещал скоро вернуться и ушел. Никто не видел его до самого конца бала, и король был почти уверен, что юный Людовик отыскал уютное и укромное местечко где-нибудь в углу дальнего зала и с наслаждением предавался там печальным размышлениям о безвременно умершей первой жене.
Сначала Мария-Жозефина беспокойно оглядывалась по сторонам в поисках невесть куда запропастившегося супруга, а потом, поняв, что он больше не появится, загрустила и даже на вопросы короля отвечала коротко и без улыбки.
Но вскоре случилось одно происшествие, немало развлекшее как короля, так и принцессу.
…Первым заметил это желтое домино некий вечно скучавший виконт, который не умел и не любил танцевать и потому от нечего делать занимался тем, что глазел на гостей — сохраняя, однако, на лице выражение утомленное и почти скорбное. Понаблюдав с полчаса за человеком в желтом домино, виконт вежливо поинтересовался у своего соседа:
— Не хотите ли решить одну странную задачку?
— Хочу, и с радостью, — откликнулся тот. — Свадьба дофина так утомила меня, что я не в силах уже сделать ни единого па.
— Так слушайте и, главное, смотрите. Нас с вами занимает вон то желтое домино, которое стоит сейчас у буфетной стойки и с жадностью поглощает уже вторую жареную куропатку. Так, а теперь этот человек пьет… обратите внимание, он осушил целых три кубка!
— И что же? — с недоумением спросил виконта собеседник. — Да я и сам совсем недавно стоял на его месте и с удовольствием утолял жажду чудесной мадерой.
— И сколько же раз за вечер подходили вы к стойке?
— Дважды… или трижды. Не помню точно.
— А это домино отличается прямо-таки невиданным аппетитом, если не сказать — прожорливостью. За последние три четверти часа оно ело целых семь раз!
— Не может быть! — в изумлении воскликнул собеседник виконта. Его восклицание достигло ушей короля, и вскоре уже Людовик и Мария-Жозефина увлеченно следили за передвижениями загадочного незнакомца по бальному залу.
— Восемь! — считал король. — Девять! Сколько прошло времени? Пять минут? Черт возьми, вот он опять! Десять!
— Сир, — сказала наконец заинтригованная принцесса, — прошу вас, велите выяснить, что же это за обжора. Меня снедает любопытство.
Король засмеялся, и уже через мгновение человек в желтом домино стоял перед возвышением, затянутым голубой тканью с вышитыми по ней бурбонскими лилиями, и смущенно переминался с ноги на ногу.
— Снимите маску, сударь, — приказал король. — Ее Высочеству не терпится узнать, кто вы.
— Это… это такая честь тля меня и тля фсех шфейцарских гфартейцеф, — пробормотал человек, выполняя приказ Людовика.
— Для всех гвардейцев? — переспросил король. — Не понимаю. Объяснитесь.
— У нас пыл только отин костюм тля маскарата, — проговорил усатый великан. — А есть и пить хотелось фсем. Фот почему мы переотефались и хотили сюта по очерети. Но, — торопливо добавил он, — те, кто стоит на посту, стесь, конечно, не пояфлялись.
Принцесса весело засмеялась, и скоро уже над выдумкой швейцарцев хохотал весь зал.
Дофин и рад был бы присоединиться к общему веселью, но ему никак не удавалось избавиться от страха перед предстоявшей брачной ночью. Он уже вернулся к отцу и молодой жене и теперь украдкой поглядывал на Марию-Жозефину, сравнивая ее с дорогой покойницей.
«Она могла бы мне понравиться, — думал он, — если бы не необходимость немедленно ложиться с ней в одну постель. Ах, мое горе еще так велико, что я не приму утешения ни от одной из женщин!»
Когда блестящая процессия, возглавляемая госпожой де Помпадур, приблизилась к супружеской опочивальне, принц шепотом осведомился у короля:
— Ваше Величество, неужто нельзя обойтись без церемонии раздергивания полога?
— Сын мой, — вполголоса отвечал ему король, — вы отлично знаете, что нельзя. Мужайтесь. Уверяю вас, что очень скоро вы полюбите свою прелестную женушку.
Принц только вздохнул и отвернулся. Он мечтал о том, чтобы молния ударила в крышу Версаля… или чтобы земля разверзлась под ногами… Уж очень не хотелось ему выполнять свой супружеский долг.