Хартманы жили в гостинице, провели в Коламбусе две ночи, один вечер они посвятили визиту к нам, Нина, как всегда, блеснула своим гостеприимством, мы вспоминали многих друзей.
А когда мы купили дом, Артур Хартман один приехал снова в 1989 году и остановился у нас. В комнате для гостей стоял только матрац на массивном подматраснике, как это принято на Западе, но металлической рамы (или самой кровати в русском понимании) мы еще не купили. Я встречал Артура в аэропорту и предложил ему остановиться не в гостинице, а у нас, обещая немедленно съездить за рамой, чтобы ему было удобно спускать ноги на пол, а не приседать низко. Я так и представлял себе картину, как жутко долговязый красавец Артур, буквально обволакивавший всех своим шармом и умением царственно и в то же время очень дружественно держаться с людьми, приседает, чтобы сесть на наше подобие кровати, ноги его подкашиваются, и он плюхается на низкую лежанку.
— Бросьте, Валерий, мы и в Москве с Доной спали на таких кроватях, не берите в голову, — столь же царственным мягким голосом проговорил господин посол. Не подчиниться ему было простым смертным совершенно невозможно.
На следующий день Хартман приехал к нам в сопровождении гостя — уже упомянутого президента Хэнтинггон-банка. По окончании ужина Артур повел гостя, рожденного в Европе, по дому, показывая, в каком уютном месте мы живем. Европейцу наш дом понравился, и он стал расспрашивать, кто этот дом построил, как мы его нашли.
18. Однажды в зимнюю пургу
Много гостей перебывало у нас в этом доме, и в нем же произошла одна трагикомическая и довольно странная история. В начале 1990 года я пригласил в Коламбус еще одного именитого гостя — профессора Алекса Рича из Массачусетского Технологического Института. Александер Рич с первых лет своей научной карьеры оказался вовлеченным в исследование самых центральных вопросов молекулярной генетики. Собственно говоря, и триплексы впервые, еще в пятидесятых годах, наблюдал именно он. Он часто бывал в СССР, поддерживал близкие отношения с верхами Академии наук СССР, будучи сам одним из руководителей Национальной Академии наук США, бывал у нас в Москве дома, мы буквально подружились с его женой Джейн.
В это время у нас в Коламбусе жил Максим. Узнав, что собирается хорошая компания, с радостью согласился прилететь из Лондона главный редактор журнала «Нэйчур» Джон Мэддокс с женой Брендой — известной писательницей, автором нескольких бестселлеров, у которой именно на эти дни приходился день рождения. Мы пошутили с Джоном, что лучшего места для празднования ее дня рождения, чем Коламбус, в мире не найти. Впрочем Мэддоксы бывали в Штатах очень часто, а Бренда особенно любила наезжать в США, хотя бы потому, что сама родилась в Америке и сохраняла и в Англии свое американское гражданство. Мэддоксы не раз уже прилетали и к нам в Коламбус, мы чуть ли не каждую неделю перезванивались. В один из приездов Джон выступил с докладом на семинаре, привлекшим невиданное число слушателей, а теперь они собирались к нам третий раз.
Не знаю, имею ли я право говорить о том, что с Джоном Мэддоксом частенько случались странные истории, достаточно надежной статистикой я не обладаю, но думаю, что это все-таки чистая правда. Он был не то, что забывчив, но очень уж порой задумчив и погружен в собственный внутренний мир (ему было, я думаю, отчего погружаться: что бы ни творилось в мире, где бы он ни путешествовал, а помотаться по миру он любил, раз в неделю руководимый им всемирно-известный журнал «Нэйчур» выходил в свет и очень часто открывался его собственной статьей, причем он мог писать с равным успехом и о физике, и о биологии, и о любой другой науке, и все статьи были интересны, хотя иногда бесили кое-кого из ученых до умопомрачения).
В те годы мы по-настоящему дружили, однажды жили неделю в их доме в Лондоне, в один из других приездов Джон повез нас на машине из Лондона в Уэллс, где у него был огромный старинный дом на склоне живописного холма, на котором паслись овечки. По-моему, Джон вообще был родом из Уэллса и был избран членом уэдшского парламента. Бренда с утра растапливала камин и колдовала с огромными поленьями дров. Камин был таких размеров, что в нем можно было стоять в полный рост. Вдоль стен камина она ставила скамейки, а в центре выкладывала дрова. Дрова полыхали, а она нежилась, сидя на скамейке внутри и поворачивая дрова то одной, то другой стороной.