— Как насчет чашки чаю?
Мэгги не вздрогнула, не ойкнула. Просто положила нож в раковину, вытерла руки о фартук и поставила чайник. Но ничего не сказала и не взглянула на него. Ангус нахмурился.
— Что-то случилось, Мэгги?
Та достала из кармана платок и высморкалась. Потом наконец посмотрела на него. Слабая улыбка промелькнула на ее лице и погасла. Поспешно отвернувшись, Мэгги расплакалась.
Ангус был потрясен. За двадцать лет он ни разу не видел, чтобы она плакала. Плакала — вот так. Да, она прослезилась на выпускном вечере у Гвин. И после смерти Эйлин несколько раз выходила от него, прижав платок к глазам. Но по-настоящему плачущей Ангус никогда ее не видел.
Он проковылял через кухню, настолько быстро, насколько позволяла нога и эта чертова палка. Похоже, Мэгги даже не заметила, что он стоит рядом. Ему хотелось прикоснуться к ней, обнять за плечи, утешить. Но он не сделал этого. Не смог. Испугался. А потому вернулся к своей обычной грубоватой манере разговора.
— Что это, черт возьми, значит?
Слова прозвучали как-то не так. Мэгги обратила на него изумленный взгляд покрасневших, мокрых глаз.
— Все!
Снова высморкавшись, она отступила на шаг в сторону и посмотрела на него так, будто он был во всем виноват.
Засвистел чайник.
— Вот что, Мэри Маргарет, давайте вместе выпьем чаю, и вы расскажете мне, что значит «все».
— Мне надо приготовить ужин.
— По-моему, пятнадцать минут ничего не решат. — Он пододвинул стул и сел. — Наливайте чай.
Мэгги бросила взгляд в сторону раковины, как будто недочищенная картошка нетерпеливо звала ее, потом все же достала из шкафа чашки и два пакетика с чаем. В полном молчании она залила пакетики кипятком, поставила чашки на блюдца, положила рядом ложки. И только после этого села сама.
— Сахар? — предложил Ангус, протягивая ей сахарницу.
Она покачала головой. Ему вдруг подумалось, что он никогда не обращал внимания, пьет ли она чай с сахаром. Или кофе. Сильно ли подсушивает себе гренки. И какой сок предпочитает — с мякотью или без. Но представить свою жизнь без нее он не может, даже напрягая фантазию. И каким-то образом должен был сказать ей об этом.
Он наблюдал, как она выловила ложкой пакетик из чашки и выжала его, трижды обмотав нитку вокруг пакетика и ложки. Потом сделала глоток, на секунду встретилась с ним взглядом и перевела глаза на бахрому клетчатой скатерти.
— Я хочу извиниться за то, что вела себя как ребенок, — сказала она.
— О чем это вы говорите, Мэгги Магир?
— О своих слезах. Я не плакала с тех пор, как… — Она подняла глаза. — В общем, очень давно. Женщине моего возраста это не пристало. Особенно перед… перед другими.
Ангус поставил чашку на стол.
— Вы считаете, что ваши слезы причинили мне беспокойство?
— А это не так?
— Меня больше беспокоит причина ваших слез. — Он поднял руку и пригладил усы. — Если вам плохо, то и мне плохо тоже.
В глазах Мэгги светился вопрос, оттененный надеждой и страхом в равной степени. Наверное, его глаза выглядят так же. Ангус наполнил грудь воздухом — до отказа, как когда-то, шестьдесят лет назад. Он надеялся, что его руки не дрожат, что они не холодны и не шершавы. И что он скажет то, что она хочет услышать.
Только какие-то двенадцать дюймов разделяли их лежащие на столе руки. Но это были самые длинные двенадцать дюймов в истории человеческих отношений. Он сделал еще один глубокий вдох, наклонился вперед и накрыл ее руку своей, в ту же секунду осознав, что никогда прежде не дотрагивался до нее. Это простое соприкосновение наполнило его душу давно забытым ощущением умиротворения.
— Так вот, Мэри Маргарет, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — Похоже, у меня появились к вам… определенные чувства. — Он поднял на нее глаза, прося поддержки. И получил в ответ слабую улыбку. Подбодренный, он продолжил: — Романтического свойства.
В наступившей тишине было слышно, как одна из собак процокала когтями по кафельному полу, следуя к миске с водой. В вестибюле часы пробили пять. Из крана капало, и Ангус отметил про себя, что при случае надо будет сменить прокладку.
Мэгги молчала, но он знал, что ему нужно лишь терпеливо ждать. Как на рыбалке. Клюнет или нет. Ничего нельзя сделать, только сидеть и ждать.
— Ангус Робертс, — выдохнула она наконец, — я не готова сегодня отгадывать загадки. Если вы хотите что-то сказать, лучше говорите прямо, а не то я выплесну этот чай вам на колени.
— Я люблю вас, Мэгги, — проговорил он на одном дыхании.
Ее серые глаза тут же наполнились слезами. Еще ни разу в жизни женские слезы так не радовали его.
— О, Ангус… Вы это серьезно?
— Я говорил эти слова лишь еще одной женщине, Мэгги. И, по правде говоря, не думал, что когда-нибудь произнесу их снова. — Он сжал ее руку. — Я не знал, как вы отнесетесь к этому.
— Я отношусь к этому очень хорошо, — улыбаясь, сказала она.
Если бы Ангус не боялся снова сломать ногу или набить шишку, он запрыгал бы от радости. А у нее сердце стучало в груди, в ушах. В течение нескольких минут перейти от полного уныния к такой радости — это ведь нелегко! Он любит ее. В романтическом смысле, так он сказал. Мэгги вдруг удивленно раскрыла глаза и прыснула со смеху.
— Так вы это имели в виду тогда, перед днем Благодарения, когда говорили о том, что все меняется?
Ангус робко улыбнулся в усы.
— Да. — Он смущенно почесал подбородок. — Видимо, я не совсем ясно выразился.
— Да уж, только воду замутили.
— Я просто не знал, с чего начать. В последний раз я ухаживал за женщиной больше полувека назад.
— Я слышала, что цветы и конфеты — это всегда хорошее начало.
— О, Мэгги… — начал он, но она перебила его, качая головой.
— А я-то подумала, что вы хотите подготовить меня к потере работы и дома… — Пожатие его руки стало крепче, и ее сердце запело. — Что вы собираетесь продавать гостиницу, а я останусь на мели.
— На мели? После всего, что вы сделали для нас? Как вы могли подумать такое, Мэгги?!
— А что еще я должна была подумать, Ангус? Я знала, что Гвин уговаривает вас продать гостиницу. Учитывая, в каком состоянии она находится и то, что она не приносит дохода, это выглядело вполне разумным. Только после ваших слов я поняла, как на самом деле привязана к этому дому… и к вам. Поняла в тот вечер, когда вы стали говорить о грядущих переменах. Для меня это было как нож в сердце.
Он снова сжал ее руку с силой, удивительной для его возраста. Нечто, напоминающее гнев, вспыхнуло в его голубых глазах.
— Все совсем не так, Мэри Маргарет. Во-первых, если бы я продал гостиницу и если бы я… не влюбился в вас, вы не остались бы без дома. Я бы поставил обязательным условием сделки, чтобы вы остались здесь работать и жить.
— Влюбились в меня? — повторила она то, что услышала в его словах.
— Да, черт возьми! — Ангус снова поцарапал подбородок. — Поэтому я надеялся, что, если я продам гостиницу, вы поедете со мной. — Прежде, чем она успела открыть рот для ответа, он добавил: — Но все это не имеет значения, потому что я решил не продавать.
Мэгги закрыла рот. Открыла. Снова закрыла.
— Вы меня сегодня постоянно удивляете, — проговорила она наконец.
— За последние дни я многому научился у своей упрямой внучки. — Он усмехнулся. — И понял главное: нельзя сдаваться, даже если жизнь бросила тебя лицом в грязь, а уж тем более — если дела идут не так, как хотелось бы. Ведь все эти годы я содержал гостиницу не потому, что это нравилось Эйлин, и не потому, что не знал, чем еще заняться. Мне самому это нравилось. И до сих пор нравится. Так какого черта я должен бросать это дело, а?
— Знаете, Ангус, я никогда не осталась бы здесь с другими людьми.
Она от волнения встала и снова подошла к раковине. Ее пальцы нащупали в кармане фартука заколку для волос — она нашла ее в одной из комнат, забытую кем-то из недавних гостей. Четыре пластмассовых цветочка в ряд, с перламутровыми бусинками в центре. Надо будет отослать завтра утром.