Астра Минтака
В Авдотью нашу вселились бесы!
— Говорю тебе, в Авдотью нашу вселились бесы!
Баба Глаша поёрзала на скамейке, поправила цветастый платок на голове и повернулась к Марье Ивановне. — Истинная правда, вот те крест, как перед богом говорю, — настаивала пенсионерка, заглядывая в выцветшие глаза собеседницы.
Та только поджимала губы, слушая россказни соседки. Разве может она, учительница с сорокалетним стажем, поверить в выдумки деревенщины, большую часть жизни отдавшей дойке коров?
Марья Ивановна вздохнула и слегка отодвинулась от напирающей Глафиры.
На город опускался вечер. Свежий осенний ветер шуршал листьями, гоняя туда-сюда по асфальту, и она лениво следила за их передвижениями сквозь толстые стёкла очков.
— Марь Ванна, — не отставала соседка, — батюшку надо заказывать, чтобы приехал и изгнал бесов-то.
— Глафира, не несите чушь, — с очередным вздохом ответила учительница. — Посмотрите лучше, какая красота вокруг: воздух кристально прозрачный, листья стелются багряными тропинками, а запах! Как в лесу.
Пенсионерка притихла, оглянулась по сторонам, втянула в себя воздух с такой силой, что ноздри раздулись как кузнечные меха. Потом, что-то учуяв, понюхала воротник своей старенькой куртки, оттопырив его и по-птичьи вытянув голову. Одежка, тонкая не по сезону, почти не грела, и Глафира поддевала под низ шерстяную кофту. Иногда две. Молния на куртке барахлила, часто заедала и закрывалась не до самого верха, поэтому на шею в обязательном порядке повязывался мохеровый шарф — писк моды восьмидесятых годов. Из-под куртки до самых пят опускалась широкая бархатная юбка, изрядно потертая дворовыми скамейками. Она ни с чем не сочеталась и делала хозяйку похожей на цыганку. Завершала образ массивная обувь на тракторной подошве, этакие ботинки-внедорожники. Хоть грязь меси, хоть по болотам ходи — они выдержат и не развалятся. Сидя на лавке, Глафира изредка покачивала то одной, то другой ногой, и ботинки выныривали из-под юбки и кокетливо блестели начищенными боками.
Обнюхав куртку целиком, пенсионерка осознала комичность ситуации и отмахнулась.
— Да ну тебя, Марь Ванна. Ты бы послушала, чего говорю. Просыпаюсь вчерась ночью: гул какой-то за стенкой. У Авдотьи как будто генератор работает. Я халат на ночнушку накинула, тапки надела — и к ней. В дверь звоню. Никто не открывает, и гул не прекращается. Постояла минут пять, потрезвонила. А потом раз, и дверь толкнула. Случайно. Та и открылась! Я зашла, вижу: Авдотья наша посреди кухни стоит в одном исподнем, и на неё через окно фары светят. Да так ярко, что глаза слепят. А она в этих лучах замерла и сама сияет, словно лампочка Ильича.
— Глафира, а тебе не приснилось? Не может соседка наша сиять. Да и какие фары? Где ты видела такой автомобиль, чтобы фонарями до третьего этажа достреливал?
— А я и не говорила про машину, НЛО это был! Н. Л. О.
Глафира всем телом нависла над учительницей, стараясь доказать свою правоту. Марья Ивановна мягко отодвинула её рукой. Пенсионерка села на место.
— И что случилось дальше?
— Внезапно свет фар переключился на меня. Я на миг ослепла и, кажется, потеряла сознание. Открываю глаза — передо мной Авдотья стоит, лицо встревоженное, глаза красные как угольки. Спрашивает, что случилось, на кой чёрт к ней ночью припёрлась. Я остолбенела — испугалась взгляда бесовского. Но нашла в себе силы ответить: дверь открыта была, вот и зашла проведать.
Авдотья успокоилась, посмотрел на меня как прежде, по-доброму. Говорит: «Спать иди, всё у меня хорошо». И за дверь выставила.
Я ушла, но взгляд этот, глаза красные забыть не могу. Батюшку надо пригласить, пусть изгонит нечистую силу.
— Так это чертовщина была или НЛО? — уточнила учительница не ради интереса, а скорее, чтобы поддержать беседу. Марья Ивановна не верила Глафире. Но воспитание и врожденное чувство такта не позволяли прямо сказать «врёшь ты всё» и перевести тему разговора.
Она тоже временами покачивала ногами, затянутыми в плотные колготки. И модельные полусапожки с острыми носами создавали диссонанс с грубыми ботинками Глафиры. Впрочем, и пальто учительницы, пошитое по последней моде, контрастировало с видавшей виды курткой бывшей доярки. Жирную точку в сравнении ставила шляпка, приехавшая из столицы законодателей моды в качестве подарка от одной из бывших воспитанниц. Марья Ивановна носила её чуть наискосок, отчего весь её облик становился чуть моложе и задорнее.
— Не знаю, — пожала плечами Глафира и внезапно схватила учительницу за плечо. — Идёт!
По дорожке, шурша листьями, ковыляла Авдотья. Она заложила обе руки за спину и неровной походкой, шаркая старомодными туфлями, направлялась к ним.