— Что с Никой? – спросил я, в то время, как врач выслушивала фонендоскопом моё сердце.
— Все хорошо, – почему‑то сияя, ответила Марина.
— Доктор, как сердце? Последние дни совсем не болит. Я его не чувствую.
— И, слава Богу. Пожалуй, всё стабилизировалось.
— Тогда, пожалуйста, выпишите меня.
— Вы не пролежали положенных трёх недель.
— Ну и что? Лекарства можно принимать и дома.
— Нет. Не имею права, – она перешла к кровати моего соседа. К этому времени медсестра с санитаркой сняли решётчатые стойки, освободили Гулливера от пут.
— Хохлы! – сказал я ему, вставая с кровати. – Хохлы пекут коржи…
Он ничего не понял, ничего не помнил… Слабо улыбался.
Я подошёл к Марине, потянулся было поцеловаться и тут за её спиной в коридоре увидел двух человек. Мужчину и женщину. Мужчина стоял на костылях. Неестественно прямой. Женщина держала в руках корзину, прикрытую шалью.
— Алёша! Тамрико! – сказал я. И заплакал.
…Как мне удалось добиться от врача освобождения под расписку, как мы с Мариной, Алёшей и Тамрико долго ждали в холле у телевизора необходимое медицинское заключение с рекомендациями, как я выручал из хранения свою городскую одежду, торопливо переодевался – уже совсем другая история, другая жизнь.
Как можно было сразу догадаться, Алёше все‑таки сделали удачную операцию, вживили имплантант из титана, поставили на ноги.
Оказалось, Немировский деньги все‑таки выслал! Получив их, Тамрико сразу же позвонила мне, да никого не застала дома. А потом закрутилась в связи с операцией Алёши.
Теперь она привезла его на консультацию в институт имени Бурденко. Но первым делом они решили навестить меня.
Корзину с грузинскими деликатесами из Тбилиси мы оставили обитателям палаты.
Когда спустились к заранее вызванному такси, я поискал глазами тополь, чтобы на прощанье обнять его ствол, но дерево, видимо, росло с другой стороны корпуса.
2007