Я дернулась к дверце, и тут у меня все пошло кругом перед глазами. Сигарета оказалась слишком крепкая, или начинка ее была со спецэффектом, уж не знаю. Помню лишь, что состояние было как у младенца в колыбели, которого баюкают. Полностью уйдя в полузабытье, я бездумно глядела на длинную ленту шоссе, мчащуюся мне навстречу за лобовым стеклом, созерцала повороты, мелькание деревьев, редкие деревянные домики, козу или корову, мохнатую собаку на коротких лапах, тетку с коромыслом, снег, снег, снег…
- Ого, нас преследуют! - раздался удивленный возглас Ромгура. - Кто это?
- Наверно, Оскар, - вяло пробормотала я. - Ему я тоже звонила по мобильнику Говарда.
- Кому? - не понял Ромгур - Ну, тебе, Оскару, Федору… Еще кому-то…
Ромгур повернул ко мне свое смуглое длинное лицо, пристально вглядываясь в мои мысли, и в глубине его глаз полыхнула странная искристая дымка, на которую быстро наползало светящееся облачко. Я ни разу еще ничего подобного не видела.
- Люблю погоню, - глухо произнес он, отворачиваясь от меня и вперив взгляд в дорогу.
Он достал большую сигару с надписью по ободку “Лилит”, раскурил, и нажал на переключатель скоростей.
Машина рванула вперед так, что меня вжало в спинку кресла.
- Что у тебя, самолет, что ли? - вскрикнула я и вцепилась в подлокотники. - Сверхскоростная тачка.
Он молча усмехнулся. Пейзаж за окном замелькал каруселью. Это становилось забавно. Вдруг о стекло ударилась маленькая серенькая пташка и замертво отлетела под колеса. Кровавый размах повис перед глазами, Ромгур включил мойку, струйки воды и «дворники» замыли красный след, окно стало прозрачней воздуха. В этот миг мы резко свернули на неширокую дорогу, машину слегка занесло, но она тут же выровнялась. Меня так сильно качнуло вбок, что стукнулась о его плечо. Хохотнул, сказал:
- Держись крепче. Не спи.
И сбавил скорость. Мы въехали на большую тропу в лесу и неспешно покатили меж деревьев.
- Подъезжаем к моим владеньям, - осторожно произнес Ромгур.
Глава 17
И снова встреча с тетей Ниной – это как встреча с детством, буря воспоминаний, фейерверк нежности, все это буквально разрывало Леночку каждый раз! В этом доме ничего не изменилось. Тот же старомодный буфет с теми же вазочками и рюмками, немецкими фарфоровыми слониками и оленем-ночником. Книги на книжных полках стояли на своих прежних местах. Все такое милое, родное и уже чуть подзабытое обволакивало ласковой шалью особого чувства уюта и доброго семейного постоянства. В стране, объятой очередным пожаром роковых политических страстей, такой дом может показаться детским сном после дальней дороги.
Тетя Нина была счастлива. Целыми днями она возилась с Иришкой, готовила ей всякую вкусноту, водила на прогулку к шуршащей шугой Волге. Иному чувственному человеку могло бы показаться, что эта женщина вынуждена собирать осколочки своего собственного разбитого счастья, заменяя его любовью к своей родне. Ничего подобного! Тетя Нина жила полной гармоничной жизнью, любя и воспитывая детей своей родни как своих собственных.
Спокойная жизнь Леночки потрясалась только лишь телефонными звонками Янки, которая, как выяснилось, жить без нее долго не может. Звонила Янка почти всегда под хмельком и почти всегда среди ночи. На замечание Леночки она отвечала коротко, но убедительно:
- Саламандра, ты что, блин, не знаешь, что дружба понятие круглосуточное!
Янка заваливала ее московской информацией. Из ее сбивчивых и фрагментарных повествований Леночка узнавала о судьбе своих друзей. Оказывается, Боб во время штурма Белого дома находился в пресс-центре Верховного Совета и вместе с лидерами оппозиции угодил в Матросскую тишину. Вся Леночкина компания во главе с вождем папуасов Кирным носила Бобу передачки. Однажды в письме Боб написал странную фразу: “Друзья мои, жизнь в тюрьме была бы не так горька, если бы со мной была моя малютка…” Друзья, прочтя письмо, долго думали-гадали, какую малютку Божмеров имеет ввиду. Малолетних детишек у него вроде не было и не намечалось. В конце концов, Кирной вспомнил, что малюткой зовут Леночкин мобильник, благодаря которому она от горе-рекетиров спаслась. Кирному же поручили выпросить у Трошина эту малютку. Кирной знал, на что шел. Трошин и Божмеров во время штурма были в разных пресс-центрах, и могли случится всякие накладки. Но он решил, что времена “Тихого Дона”, как безысходности в человеческих отношениях, давно должны пройти. Решил и не ошибся. Во всяком случае, для Трошина эти времена точно прошли: он не только отдал Кирному телефон, но и посоветовал, как лучше спрятать, чтобы во время осмотра не обнаружили. Сделали просто: вырезали углубление в куске сыра, вложили туда мобильник, и заклеили универсальным водостойким клеем для обуви. Риск, конечно, был, потому что надзиратель проткнул сыр стальным заостренным штырем. Но совет Трошина поставить малютку ребром имел решающее значение: надзиратель промазал. По мобильнику Боб быстро вышел на связь со своими зарубежными коллегами, и через несколько месяцев его освободили с первой партией политзаключенных. Из тюрьмы Боб поехал сразу же к Трошиным. Пожил у них с недельку и укатил в Париж. О чем мужчины говорили, только Богу известно.
Карпов официально расписался с Бедной Лизой, и она теперь живет в его квартире. Совершенно неожиданным образом возникла любовь между Пончиком и Кирным, но со свадьбой они не торопятся, видимо, еще надеясь сохранить свою художническую свободу друг от друга, потому что другим людям она, естественно, на дух не нужна.
Сама Янка наконец-то подцепила серьезного иностранца, который на нее имеет виды. Какой-то американский японец, ниже ее на голову, но все равно - это почти реализация ее мечты о загранице.
Так безвыездно, пользуясь лишь информацией подруги, Леночка с дочуркой и дожила у тетки до зимы девяносто пятого…
Постоянные звонки Янки погружали ее в воспоминания. Это расцвечивало ее однообразную провинциальную жизнь. Долго гуляя с Иришкой по берегу Волги, Леночка заново перебирала в памяти все, что произошло с ней после детства. Фактически, ее детство затянулось до недетского уже, девического возраста, и даже после замужества она все еще оставалась ребенком, пока жестокие события не оглушили ее и не выбили из “эмбрионального” состояния. Теперь у нее было время все передумать заново, сделать некие выводы и кое-что понять. И любовь к “покойному” мужу - она почему-то чувствовала, что он жив, что он никогда не был даже на краю смерти и долго еще костлявая до него не доберется, - любовь ее к Владу поостыла. Теперь она к нему “дышала ровно”.
Перетряхивая в памяти прошлое, она подметила любопытную деталь: женский психотип в стране круто изменился. Произошла поразительная эмансипация: на примере своих подруг и приятельниц - Янки, Пончика, Виолетты, - она остро ощутила, насколько сильно и неотвратимо это явление. Прежняя скромная женщина-хозяйка, такая вот мышка, задавленная общественным и домашним трудом, почти повсеместно исчезла. На смену ей пришла боевая женщина-лидер с крутыми замашками полового ганстера. Эта женщина не нуждается в нежных семейных отношениях, она сама берет все, что ей надо, от жизни. Мужчину. Золото (любыми путями добывает, ни чем не брезгует и ни перед чем не останавливается, прет как танк, - такова Махорка, например). Бизнес… Судя по сообщениям в прессе и в эфире, женщин немало даже среди киллеров… Женщины-убийцы особенно безжалостны и циничны, в этом они далеко переплюнули мужчин. Да, перестройка круто перестроила «слабый» пол. Что за поколение родят такие матери?..
А ведь это Иришкины сверстники, с ними ей придется идти в ногу, она - одна из них…
От этой мысли Леночка поежилась. Какая судьба уготована ее дочери? Не угадать сейчас, нет…
Вместе с Бобом Божмеровым вдохнул воздух свободы и его бывший сокамерник Федор Туркин. Журналист очень помог ему, в заключении они стали почти друзьями. Освобождение шумно отмечали у Трошиных, и Федор подцепил красивую московскую деваху, которая забежала по- соседски за чем-то хозяйственным. Ее звали Янкой, и она так прилипла , что он не стал сопротивляться и отправился к ней. В душе Туркина все еще был траур по Гале-Махорке. Ему хотелось забыться, не растравливать свою боль, но он не мог… Даже чары этой заводной блондинки не могли развеять его горе…