На переходе она бросила нищему смятую десятидолларовую купюру.
Они вышли к Александровскому саду.
- Давай погуляем, сто лет не виделись, - предложила Янка и пожаловалась: - в уборную хочу, по-маленькому, терпенья нет, ну вот платный туалет-то, а стоит он две тысячи, которых у меня нету.
- Возьми, - протянула ей деньги Лена.
- Нет уж, принципиально терпеть буду. Две тыщи за поссать, еще чего.
Гуляя, они дошли до Красной Площади.
Лена давно уже здесь не была, и удивилась при виде охранников. Те глянули на подруг с подозрением. Народу на Красной было немного. Стояли фотографы с рекламными щитами. В прежние времена здесь были толпы, и они с подругой частенько тут ошивались, прогуливая школу. Сюда она хаживала с бывшими мужьями. Забавно звучит: «мужьями», будто у нее гарем. Выход гарема на Красную Площадь, и строй мужчин в чадрах, которые семенят за ней словно куры, в сопровождении двух рослых евнухов.
- Нет, больше не мо-огу! – вскричала вдруг Янка. – Хочу отлить, сейчас описаюсь!
Она приподняла полы куртки и, спустив лосины, села возле ошеломленного фотографа.
- Граждане, мне очень стыдно, но природа взяла свое! – пояснила она. – Ах, как мне стыдно, ужасно стыдно, просто слов нет, до чего мне стыдно, поверьте на слово, но две тысячи за туалет я платить не стану, уже не стала, у меня нету двух тысяч, я последние баксы отдала нищим, и мне очень стыдно мочиться на Красную Площадь
Кто-то из гуляющих навел на нее видеокамеру. Янка натянула лосины и, лучезарно улыбаясь ребятам с камерой, сказала:
- А вы знаете, когда я путешествовала по Аргентине со своим японцем, в одном отеле, он назывался «Лас-Пальмос», стояло в углу холла кресло-убийца. Роскошное такое массивное с позолотой, оно, знаете, 200 лет назад принадлежало знаменитому убийце, потом как-то было куплено в отель в качестве антиквариата. Персонал боялся к нему приближаться, посетителей предупреждали, поскольку уже были смертные случаи. Но не все верили, плюхались в кресло, на моих глазах один такой свалился с лестницы и свернул себе шею, а другой захлебнулся, когда пил виски, так что несчастные случаи преследовали недоверчивых по пятам, а как же, на кресле ведь было проклятье. Конечно, я купила эту диковинку, транспортировала домой. И решила, что это самая удобная вещь, ведь на этом седалище так удобно пить утренний кофе. И представляете, какой прикол? Только я комфортно расположилась в нем с чашечкой кофе, как кресло-убийца рассыпалось подо мной в прах! Вот невезуха-то! Зачем я его перла через границу и пошлину платила? А теперь, ребятки, заплатите за интервью, не зря ж я тут распинаюсь перед вами.
Парни расхохотались и сунули ей 10 долларов. Янка возмущенно смяла купюру и пихнула ее в карман куртки.
Анна долго и трудно просыпалась. Что-то мешало ей. Она не сразу поняла, кто она, и где, вообще, обретается… Странная тяжесть давила ее. В самой глубине сердца словно жернова ворочались и перемалывали всю ее суть. Смущение, слезы и стыд мешали дышать. Какая гадость, какая мерзкая она была, какое похабство, мерзко, мерзко! Нет, не может быть, это была не она, та – Янка, другая, гадкая, чужая.
Лампадка тихо и безмятежно горела у изголовья постели. Будильник показывал 5 утра. Скоро – на заутренню.
Она опомнилась, глотнула святой воды и долго молилась со слезами, покусывая пересохшие губы. Успокоилась не сразу. Прочла вслух тропарь Марии Египетской, бывшей блуднице, ставшей впоследствии, по совершении духовных подвигов, очень сильной святой. Вчера в трапезной опять читали ее житие, а потом настоятельница подарила Анне ее образок. Анна расчувствовалась и не смогла сдержать слезы. Ведь она сама раньше была как Мария Египетская… Но, может, ей неспроста была послана та жизнь. Ее испытывали земным Адом? И такая вот мирская, грешная, похожая на подшибленную ворону, пришла она в монастырь и смутила всех своей суетностью, неуемностью и резкостью. Монахини и паломницы хором взвыли. Настоятельнице она устроила «веселенькую» жизнь. Ведь даже на кухню входила она без благословения матушки. Она перессорила меж собой паломниц, трудниц и послушниц. Пришлось настоятельнице основательно повозиться с Янкой, - новая паломница была «трудным ребенком». Но таких детишек родители любят.
На трапезе, как всегда, одна из паломниц читала «Житие святых Киприана и Иустины». Как раз этим святым Анна накануне молилась. В это время приехал автобус с экскурсией. Мирских провели по монастырю, показали кельи, часовню, пригласили за стол. Монастырские уже потрапезничали, и мирянам накрыли отдельно. Анна, проходя по коридору со стопкой тарелок, краем глаза заметила, что один из приезжих пристально смотрит на нее. Постаралась не вникать, - лишнюю информацию она научилась отсеивать.
До исполнения послушания было еще пол часа, и она, управившись с посудой, пошла в гостиную к иконе Марии Египетской. Матушка настоятельница как-то застала ее за молитвенным рвением и мягко посетовала, что она впадает в духовную прелесть: прельщаться нельзя, это уже не от Бога, чрезмерное моление на грани истерики – от лукавого. Но Анна не всегда улавливала эту грань. От истового моления она ощутила благодать, ясность души и необыкновенный прилив сил. Это было то состояние полного счастья, которое она так настойчиво и тщетно искала в миру. Упав подле иконы на колени, она самозабвенно клала поклоны. В этот миг чьи-то руки подняли ее и резко развернули в свою сторону. Перед ней оказался Ромгур. Это было невероятно, Анна словно окаменела.
- Что тут такого, - пожал плечами Ромгур, - мир тесен, это аксиома, по-моему, и мы все равно бы встретились. Ты еще и с другими встретишься, но уже не случайно. Тебя разыщет ФСБ даже на дне океана, ибо ты проходишь по делу об исчезновении с кладбища тела полковника Туркина, хорошо тебе известного. И не вздумай колоться, там и так знают, кто реанимирует покойничков. Думаешь, Ехомба сотворит очередного зомби, если помнишь, пресса подняла базар? – он принялся трясти ее за плечи, бросая в лицо неуютные мирские слова: - Видишь ли, между жизнью и смертью существует некая территория, вроде нейтральной полосы. С той и другой стороны ее охраняют от, так сказать, перебежчиков, диверсантов. Существуют тайные тропы, по которым можно пройти туда и обратно. Это правильно, поскольку выход в тот мир происходит не только через физическую смерть, но и посредством некоего брожения души. А ведь по нейтральной полосе можно пройти, и не попав под пулю пограничника. Можно. Только осторожно.
Анна резко оттолкнула Ромгура. Волны жути и ярости пошли в перехлест, она сорвалась на шепот:
- Да иди ты со своей дешевой мистикой, перебежчик хренов, прости Господи, вот обязательно кто-нибудь испортит жизнь, стоит расслабиться, и выползет какой-то птеродактиль из глубин биографии, тьфу!
- Вот это уже голос Янки, - усмехнулся Ромгур.
Анна бросилась бежать, забыв о молитвах, обо всем. Ее била дрожь. Он шел за ней, с любопытством поглядывая по сторонам. В женском монастыре он был впервые. Как ни странно, по пути ему никто не встретился. Монахини были на послушании, настоятельница занималась экскурсией.
- Здесь не мешало бы завести охрану, - произнес он с непонятным выражением лица, и Анне показалось, что фраза имеет другой смысл. Она пожалела, что оглянулась. Следом за ней он вошел в келью и сказал:
- Все, что случилось, результат: ты невзначай влетела на нейтральную полосу и схлопотала пулю пограничников, но отделалась контузией: психушкой. А в монастырь тебя внесло попутным ветром, только и всего. Ну ладно, меня ждет автобус, но экскурсия не кончена, ты поняла, надеюсь.
Он быстро вышел, и шаги заглохли в коридоре.
Анна подлила масла в лампадку, подложила сверху ладана, принялась молиться. Но суетное лезло на ум. « …На днях после праздничной службы случилось ужасное: матушка с батюшкой вошли в трапезную, а обеда нет! Исчезла послушница Катя, она на кухне работала. Такого в монастыре не бывало! Ну, опять лукавый смущает, надо идти на послушание… А что это за странности были тогда с Андреем Нежным, Лена рассказывала, инкарнация, это абсурд, ересь, жизнь земная дается только единожды, потом душа идет на небеса, похоже, что Андрею подсадили в мозг микрочип с записью чужих воспоминаний… Катя, видать, убежала из-за отца Николая, она не пропускала ни одной службы, красивый молодой батюшка был при монастырской церкви уже пять лет, а какие проповеди он читал, у него была самая большая паства, но его перевели в другой город и дали сразу три прихода, он идет на повышение, Катя впала в грех уныния без него… Опять суетное лезет в голову, снова впала в искушение, надо на исповедь… Матушка настоятельница говорила, что монастырь – это линия духовного фронта, потому что человек, уходя в монастырь и отрекаясь от мирского, объявляет войну нечисти…»