- После всего, что я пережила вчера, прошу причислить меня к святым ликам. Гелла заехала за мной, поскольку причислила меня не к святым, конечно, но к своим подругам. А Нежного она решила внести в список потенциальных возлюбленных и открыла на него охотничий сезон. Итак, по воле Геллы мы оказались на закрытой... э-э-э.. респектабельной, так сказать, тусовке... Не знаю уж, какими словами правильнее обозначить это сборище. Спонсором Геллы, тем самым любовником миллионером, о котором она так распиналась, оказался двухметровый старик-качок весьма экзотичного вида, он поигрывал извилистой тростью с серебряным концом и массивной ручкой. Ну, стариком его можно назвать весьма условно, ему было где-то за шестьдесят, а может и больше, но стариковской дряхлости в нем не было. Упругость и резковатость движений не очень вязалась с его немолодым лицом. Рядом с ним семенила миниатюрная мулаточка с глазами китаянки, что-то вроде комнатной собачки, и мелькала яркая энергичная Гелла, которая успевала поболтать со всеми гостями, пококетничать с охранниками, перемигнуться с официантами. Про комнатную мулаточку Гелла сообщила нам с Андреем, что она - внебрачная дочь принцессы Дианы и турецкого паши, у них была тайная связь и большая любовь, мулаточку в младенчестве прятали в гареме, потом перевезли в Москву и вырастили в семье джазистов, ее прабабкой была африканская ясновидящая, а дедом - китайский целитель. Она играет на банджо и умеет оживлять мертвых по системе вуду. Конечно, Нежный заинтересовался. Я тоже заинтересовалась - ее прикидом из золотисто красного шелка и ее мускулистым стариком. Кстати, имечко у нее не лучше моего родного: Ций Гий Шай. Прикольно. Вообще-то, Ци - это природная положительная энергия, Ша - отрицательная, а Ги - это вообще масло для медитаций, и везде зачем-то «и краткое» прицеплено. Что все это значит? Что за имя, да это шифровка какая-то. Может, принцесса Диана тоже крезанулась на китаезах, вроде моей мамаши, царство ей небесное. Им обеим. Если это та Диана, что маловероятно.
Ну, значит, кручусь я с бокалом бургундского в руке, верчусь вроде как невзначай возле этого Рафиса Янданэ Ёхомба, чтобы он меня заметил, а он в упор не видит, словно я призрак или сон. Нет, думаю, фигушки, так дело не пойдет, ща я такое сотворю! Такое! Враз заметит! Вот канкан на столе спляшу со стриптизом. А Нежный, наглец, прямо на глазах малышку Ций клеит, и она нагло отвечает ему тем же, и вот они клеят друг дружку в наглую и клеят, и хоть бы что! А я все больше безнадежно тащусь от старика. И тут он наконец меня заприметил. Пригласил на танец. Я от неожиданности все бургундское себе в глотку вылила и поперхнулась, оно у меня назад пошло, а Ёхомба смеется. Трость подмышкой зажал, меня обнял и легко так повел в танце прямо к двери, склонился надо мной, что-то непонятное бормочет, я глянула в его глаза и чуть не грохнулась в обморок: ядовито-желтые, мерцают как у зверя, зрачки узкие. Бровей и ресниц нет, губы огромные, нос широченный, сам он весь бронзовый как памятник, под цвет своего фрака, а густая шевелюра как из платиновых колец сплетена. И эта рожа прямо над моим лицом маячит, жуть! В общем, вытанцевали мы из залы в коридор, и Ёхомба пригласил меня в свой особняк. Там, говорит, оранжерея, галерея, коллекция картин неизвестных художников со всего мира, африканские статуэтки из баобаба и всякие другие диковины. А мне жутко стало, и не зря. Ох, не зря...
Янка прервала рассказ. Она устала говорить, сидеть, лежать, пить коньяки и ликеры, вдыхать ароматы кальянов. Неожиданно для себя она вскочила и, напевая какой-то необузданный мотивчик, закружилась в танце. Вокруг сгустились пунцовые облака, танцующие вместе с ней, поющие, зовущие и стонущие. Таней ее был искренний, проникновенный, голос звучал все глубже, словно призывный клич тигрицы. Шах не выдержал, поднялся с пуфика со странной полуулыбкой и блестящим взглядом, покачивая головой в такт пенью и подергивая бедрами, и вдруг тоже гортанно запел, заголосил, принялся извиваться и подергиваться… Вскоре отплясывали все: и Руслан, и секьюрити…
Очнулась она от катающихся низких звуков. То были голоса джунглей, густой звериный рык. Она разлепила веки и обнаружила вокруг себя сплетение мужских потных тел. Она была вплетена в эти торсы, ритмично двигающиеся со всех сторон, боль и сверхъестественное наслаждение пронизывали ее словно высоковольтные разряды электричества, она превратилась в тысячесвечевую лампу, в которую врывалась бешеная плазма, лава кипящих вулканов… Страстно и азартно проникали в нее Шах и Руслан, замысловато входили в Шаха и друг в друга секьюрити, это был неистовый танец секса, напоминающий скорее какой-то древний языческий обряд. Наркотический туман от тлеющих на подносах травок, от горящей в камине маковой соломки нежно обволакивал их тела.
Глава 23
Спали больше суток. Несколько раз Янка просыпалась и, медленно приходя в себя, пыталась поймать нить ускользающей реальности. Все, что происходило, казалось ей диким бредом. «Я попала в больной маньячный мир» - пульсировала мысль. Она тяжело отрывала голову от подушки, но тут же вновь впадала в забытье. Один раз ей все же удалось преодолеть силу инерции, она вырвала себя из сна и, поднявшись, побрела к дверям. Кидало от стены к стене, спотыкалась, тело было слабым и неповоротливым, она больно стукнулась обо что-то и свалилась на ковер, но заставила себя ползти. Она не могла разлепить веки, и двигалась на ощупь. Чьи-то руки схватили ее, сжали, принялись тискать. Она почувствовала Руслана, и волна нежности растворила все ее мысли.
- Ты куда ползла? – услышала она его шепот.
- Хотела выбраться отсюда. Это безумие какое-то, наваждение, почище сказочек про Ёхомбу.
- Удрать и бросить меня? – прошептал он вновь. – Не удастся. Во-первых, это действительно покруче твоего Ёх, но это не твои сказочки, это явь. Мы давно поняли, что у тебя способность ясновиденья, но у тебя это выходит через наркоту. Наркота слабенькая, не пугайся, просто травка, все ее курят. Не удивляйся, я тоже владею кой-какой информацией. Я, вишь ли, не какой-то там тупой чурек из аула. Я наполовину русский. Вполне цивильный московский студент, но с периферии, так сказать, родом с окраин РФ. Откуда, не важно. А вот наш Шах вообще ни национальной, ни расовой, никакой даже человеческой принадлежности не имеет, и паспорта у него нет, и свидетельства о рождении, ибо он не рожден.
- Как? – не веря ушам, вскрикнула Янка.
- Тихо ты. Нас никто не должен слышать. Спят, вроде, крепко.
- Кто он?
- Клон Ёхомбы.
- Что?! Шах?!
- Вот именно. Ёхомба вечен. Когда тело дряхлеет, его просто меняют на другое, более подходящее, элементарно: Старика клонируют, у него есть несколько экземпляров клонов разных возрастов, и Ёхомба выбирает нужное в данный момент, и затем переносит свою душу из отработанного тела в свежее. Одним из таких клонов был Шах, просто тело без души, без интеллекта. За клонами ухаживал штат научных сотрудников из какого-то бывшего советского НИИ, затем разорившегося и погибшего, но Старик его восстановил и взял себе. Туда была вхожа малышка Ций, дружок у ней там работал. Она баловалась с клонами. Они же послушные, с ними удобно. К одному она прикипела. Он без души ей нравился. Стала обучать его, интеллект развивать. Какой-то разум ему привить удалось. Долго возилась, и дружок помогал, какие-то прививки, пересадки, он вообще был экспериментальным экземпляром, ведь работа-то НИИ тайно продолжалась, они и над людьми опыты ставили. В общем, когда клон был готов, ему изменили внешность, похитили и спрятали. Ёхомба ничего не заподозрил, он давно учет не проводил. А клон про Старика знает. Ему Ций рассказала, чтобы ориентировался. И Шахом его она назвала – читала ему свою любимую Шахерезаду, сама для него восточной дивой рядилась. Потом поместье ему выстроила, она ж миллиардерша, и капиталец на его счет забацала. Она ему и имя, и документы сделала, фальшивые, но по всем правилам провела, как настоящие. Они настоящие и есть – за деньги все можно, ты понимаешь. Ну, а теперь давай спать.
От его долгого поцелуя она впала в забытье. Сон был длинный и тяжелый. Проснулась от того, что ее подняли, встряхнули и сунули в рот сигарету с травкой.