Леночка, насилу сдерживаясь, чтобы не покатиться со смеху, перевела эту тираду Мигеля следующим образом: «Пончик, я тебя поздравляю, Мигель очень заинтересовался твоим творчеством. Он даже сказал, что у него в Испании есть друзья-художники, и что, если ты не против, то он познакомит их с твоими произведениями».
Пончик умиленно взглянула на Мигеля, закивала головой в знак согласия и признательности, потом одну руку приставила к огромной груди, имея ввиду сердце, и после, сложив свои ладони в замок, потрясла ими перед носом Испанца.
– Ес, гуд, Но пасаран! – воскликнула растроганная толстушка.
Боевой клич антифашистов времен второй мировой войны обескуражил Мигеля, и он вопросительно посмотрел на Леночку. Ей пришлось успокоить парня, сказав, что у Пончика дедушка воевал в Испании против гитлеровцев, и при встрече с испанцами она всегда произносит эту фразу в знак уважения и причастности к великой борьбе испанского народа с фашизмом.
Мигель успокоился, но все равно как-то странно стал поглядывать на Пончика.
Сидевший до этого молча Джон сказал Леночке, что он, как вышло само собой, считает ее сегодня своей дамой, и что он даже рад такому раскладу, потому что она ему очень понравилась. Он надеется, что и в постели она его не разочарует. Леночка поперхнулась вином, хмыкнула и поспешно пояснила, что выполняет лишь роль переводчика и вскоре покинет их милую компанию.
Джон сделал вид, что немного расстроился, но тут же утешился, взглянув на Янку, изображающую из себя звезду экрана и совершенно не догадывающуюся, что ее принимают за обычную платную проститутку.
Пит спросил, какая с них причитается плата за будущее удовольствие. И что пора заняться любовью, а то праздные разговоры понижают его потенцию.
Леночка перевела так: «Они спрашивают, сколько ты зарабатываешь в месяц денег».
Янка понимающе кивнула и, подойдя к журнальному столику, небрежно подцепила стопку десятитысячных купюр.
– Мани-мани-мани, – пропела она и, положив деньги на край столика, вернулась на свое место.
Пит встал из-за стола, подошел к деньгам и просмотрел купюры. Потом он достал микрокалькулятор, что-то на нем посчитал, извлек из кармана джинсовки две стодолларовые бумажки и положил их рядом с Янкиными рублями.
– О’кей? – обратился он к Янке.
– Нормально, – улыбнулась она и, обращаясь к Леночке, добавила: – Сечешь, Саламандра, это не то что жмоты московские! Боже храни Америку! Я чувствую, что этого нам не хватит сегодня, – щелкнула ногтем по пустой бутылке шампанского. – Пончик, смотай в «комок», возьми еще парочку, мальчики раскошелились, гульнем на халяву! Сбегай, Пончик, а то ребята дорогу не найдут.
Леночка обрадовалась поводу исчезнуть и вызвалась сама сходить за вином. В прихожей Янка сунула ей в карман ключи от квартиры.
– Чтобы из-за стола не бегать, – пояснила.
«Ладно, завтра занесу» – подумала Леночка, захлопывая дверь.
Она пересекла родной двор и вдруг с нежной тоской и затаенной болью подумала о родителях, о том, как они обрадуются ее визиту, как они потащут ее за стол на кухню с любимыми старенькими шторами в крупный цветочек над чистыми окнами и подоконниками, тесно заставленными цветочными горшками… Она повернула к своему подъезду, нащупывая на связке ключи от родной квартиры. Вошла в прихожую, но навстречу никто не вышел. В комнате громко говорил телевизор. Леночка скинула куртку и прошла в комнату. Мама смотрела передачу, полностью погрузившись в происходящее на экране и ничего не замечала вокруг. Леночка молча опустилась на ковер возле маминого кресла, поджала крестиком ноги и начала насвистывать.
Ирина Николаевна вздрогнула и оглянулась.
– Доча, ты? Пришла? – как-то отрешенно спросила она, и у Леночки больно сжалось сердце от этой маминой внутренней усталости и от чувства собственной вины за это ее состояние.
– Как видишь, мамулька. Ты совсем глухая стала. Не слышишь, кто в дом входит.
На телеэкране замелькали широкие листья субтропических растений. Ирина Николаевна, вдруг вспомнив что-то, сказала:
– Да, знаешь, у Боба в Африке дед обнаружился. Покойный. Наследство оставил, несколько тысяч долларов. А ему ведь эти доллары не нужны, и он позвонил из Парижа, чтобы деньги перевели в фонд мира.
– Он прав, конечно, – отозвалась Леночка. – А у него что, дед негритос? – удивилась она.
– Да нет, он там на какой-то государственной службе от России находился. Не приведи Господь этих негритосов, страсть какая, – вздохнула Ирина Николаевна, – лучше б их к нам не пускали, такие жуткие истории про них рассказывают…