Шут
Жиль король, в его подвалах
Сундуки не запирались.
Переполнены давно,
А в дворцовых ярких залах
День и ночь шуты кривлялись,
И рекой лилось вино.
Сгибли тысячи в работе,
Чтоб была, как солнце, пряжка
На кафтане короля.
В злых слезах, в крови и поте
День и ночь стонала тяжко
Королевская земля.
Меж шутов один горбатый
Всех забавнее кривлялся,
Веселее всех смешил,
Но, на выдумки богатый,
Он веселым притворялся,
Он глухую месть таил.
Месть за братьев угнетенных,
Век над пашнями склоненных,
Под угрозой и бичом,
За неправо осужденных,
В тюрьмы брошенных, казненных
Королевским палачом.
На утре из зал веселья,
Будто пьяный, он, шатаясь,
Пробирался в свой подвал,
Пиль из трав волшебных зелья
И, заклятьям научаясь,
Книгу черную читал.
Раз король, нахмурясь тучей,
Захотел от пыток крови,
И тюремщика позвал.
Гневно бросив взгляда колючий
И надменно сдвинув брови,
Он тюремщику сказал:
«Там есть раб из непокорных
Нашей воле и поступкам,
За его вороний крик,
За суленье дней нам черных
Бить, и жечь, и этим кубком
Злостный вырезать язык.
Загалдели, притащили,
И, гоняя меж столами,
Жгли, до пяток оголя,
Остро с края наточили
Искро-блещущий камнями,
Древний кубок короля.
Вдруг погасли в люстрах свечи,
Вставши с факелом пылавшим,
Стал расти горбатый шут,
Выше, шире горб и плечи,
Горб под сводом, задрожавшим…
Взвыли падают, ползут.
Нет спасенья, все закрыто,
В окна бросились, на стену,
В тесноте сбивают с ног.
Под стеной, шумя сердито,
Высоко взметая пену,
В скользком рве бежал поток.
Морская волшебница
В пене волн скала крутая,
Под скалой высокий грот;
В нем волшебница морская
День и ночь тумань прядет…
То длиннее, то короче,
Волокно за волокном,
Бледен лик, сомкнуты очи,
Дышит грудь тревожным сном.
Что ей снится, чем томится?
Отчего она бледна?
Знает ветер, знают птицы,
Знает каждая волна.
Носят молвь, друг другу вторя,
Но нельзя ее понять,
И волшебной тайны моря
Никому не разгадать.
Все прядет… сомкнуты очи,
Дышит грудь тревожным сном,
То длиннее, то короче,
Волокно за волокном.
На страже
Усталое солнце на склоне,
Медленно тонет расплавленный щит,
Герцог, безумный, в железной короне
У входа в свой замок на страже стоит.
В замке пустынно,
Чуть шевелится на башне трава,
Тени ложатся уродливо-длинно,
Ласточки вьются над плесенью рва.
Усталое солнце на склоне,
Отблеск рубиновый в море разлит,
Герцог, безумный, в железной короне,
Герцог, безумный, на страже стоит.
Лунный город
Есть за морем город странный,
В заколдованной стране,
Белоцветный и туманный,
Затонувший в тишине.
Там не гаснет неизменный,
Истомленный лик луны,
Каждый там, навыки пленный,
Видит сладостные сны.
Там часы не мерят годы,
Не торопят ход минут,
И таинственные воды
Не дрожать и не текут.
Там застывшие растенья
Не меняют высоты,
Там все тени без движенья,
И без жизни все черты.
Путь туда далек и страшен
В шуме ветра и валов,
Мимо трех зловещих башен,
Трех — змеиных островов.
Три ожерелья
Ночью озеро молчит,
Месяц в озеро глядит,
Лебеди гуляют,
Три царевны, три сестры,
В блеске месячной игры
Игры затевают.
Ночью озеро молчит,
Месяц в озеро глядит,
Тихо серебрится.
Гаснет месяц на заре,
Говорить сестра сестре:
«Нам пора, сестрицы».
Улетают в терем свой,
Прилетают в золотой,
Сбрасывают перья.
Очи — ясны-небеса,
Занебесны голоса,
Чудо-ожерелья…
В полдень в терем золотой
Входить витязь молодой,
Входит и смеется.
И, какой из них черед,
Ту он за руку берет,
С тою остается.
Смята жаркая постель,
Запылали кудри — хмель…
Красное веселье…
Шепчет дева: «Чур меня»
Знает, властнее огня
Чары ожерелья.
Сгинул витязь, в тенях сад,
Сыплет яхонты закат
Из полы узорной.
«Нам пора, сестрицы в путь».
И купают белу грудь
В синеве просторной.
Заклятый витязь
День и ночь шумит, как пьяный,
Непроглядный, старый бор,
В том бору среди поляны
Тканый золотом шатер.
У шатра скакун ретивый
Бьет копытом, машет гривой,
А в разубранном шатре
Мертвый витязь на ковре.
Темной полночью жар-птица
Прилетает в шумен бор,
Мечеть искры и садится
С долгим криком на шатер.