В ту ночь
Мы были прокляты судьбой,
И шли неверными шагами,
Наш пес понурый в худой
Тащился, нехотя, за нами.
Нависнув низко облака,
Клубили темные волокна,
Навстречу нам издалека
Ползли загадочные окна.
Мне что-то чудилось едва,
Чему противилось сознанье.
Нам были тягостны слова,
И было трудно длить молчанье.
Вдруг пес завыл и побежал.
Мой крик упал на полуслове,
На тротуаре труп лежал
Лицом в пятне застывшей крови.
Еще один. Сыны земли,
Когда же цепи распадутся?
Остановились, обошли…
И шли, не смея оглянуться.
Заклятые
Гудок, протянув до высот,
Пал, как стон из надорванной груди.
Из каменной пасти ворот
Выходят заклятые люди.
Рубахи и лица у всех
Потно-грязны от нефти и печи.
Непонятно звучит мне их смех,
Будят жуткость их мирные речи.
Я знаю бесплодность забот
И томлюсь о спасительном чуде.
Каждый вечер из пасти ворот
Выходят заклятые люди.
О железном шахтере
Потерпи, товарищ, скоро
Будешь сыть я пьянь за двух.
Про железного шахтера
С каждым днем яснее слух.
Не напрасно в камнях чах ты,
Ждал и верил много лет.
Он нас выведет из шахты
На веселый, вольный свет.
Ноет грудь и поясница,
И стоит туман в глазах.
Полетит душа, как птица,
Отдохнуть в родных полях.
Нам, товарищ, по дороге,
Оба — пасынки судьбы,
Кто-то встретить на пороге
Покосившейся избы.
Потерпи еще, брат, скоро
Будешь сыт и пьян за двух.
Про железного шахтера
С каждым днем яснее слух.
Мужики
Идут мужики и несут топоры,
Что-то страшное будет.
Достоевский. «Бесы».
Помню, грабили усадьбу,
Ворвались в притихший дом,
Воя, звал набат на свадьбу
Смерти с красным петухом.
Полню парня без рубахи,
Чьи-то бранные слова,
Хриплый стон, топор… и с плахи
Тупо ткнулась голова.
Не забыть ее качанья
На рожке блеснувших вил
И мгновенного молчанья
Как бы вскрывшихся могил.
О безумье! Мне казалось,
Что я где-то вдалеке.
Помню, девочка смеялась
С куклой в крошечной руке.
Жгли, и грабили усадьбу,
И трещал, и падал дом,
Воя, звал набат на свадьбу
Смерти с красным петухом.
Белый ворон
Не обманет сон вчерашний.
Белый ворон, знаем мы,
Прокричит опять над башней
Нашей пасмурной тюрьмы.
Прокричит и дрогнут своды,
Упадут замки дверей,
И мы с песнею свободы
Встретим солнце новых дней.
Может быть, нас много ляжет
Вместе с стражей у ворот,
Но, кто выйдет, тот им скажешь
И, ликуя, поведет.
Будут выстрелы и смены,
Явность каждого лица,
И затмятся в дыме стены
Королевского дворца.
Не обманет сон вчерашний.
Белый ворон, знаем мы,
Прокричит опять над башней
Нашей пасмурной тюрьмы.
В дороге
Стелется дым, колеса стучать, стучать…
Все дальше, дальше, в небо и степь,
Колеса стучать, стучать…
И лязгает цепь.
Означился месяц молочным серпом,
Вечер темнее, месяц яснее,
Гонится столб за столбом,
И рельсы, как змеи.
Город, каменный лжец, всех предельных предел,
Да, я не быль твоим, город, проклятый мной;
Я о крыльях мечтал, я, как птица, хотел
Слиться вольной душой с этой ширью степной.
Вчерашнее страшно и кажется сном:
Бледные ручки… «тятя, не надо»…
Дьявол с кровавым пятном…
И люди как стадо.
Стелется дым, колеса стучат, стучат,
Все дальше, дальше, в небо и степь,
Колеса стучат, стучат,
И лязгает цепь.
Свобода
Есть слово, гордое, из ярких слов.
Оно, как солнце в пирный час восхода,
На всех наречьях и для всех веков.
В устах раба, когда он вождь народа,
А самовластник — стал рабом раба,
Оно, как смех, оно звучит «свобода».
Теперь в стране кровавая алчба;
Везде неправые суды и казни.
И без конца гроба, гроба, гроба…
Кто духом слаб, исполнился боязни,
Кто духом тверд, отмщенье затаил.
И что ни час лик злобы безобразней.
Недолго ждать. Избыток темных сил
Найдет русло и хлынет кровометом.
И заблистает в тучах Азраил.
Что столько лет на нас лежало гнетом,
Все с головою «зверя» отпадет;
Но да не будет новому оплотом!
Есть зверь страшней, есть тяжелее гнет,
Самозамкнутость и влеченье стада,
Где сытость — все, и человек, как скот.
О, если так, в знак нового распада
Я знамя черное высоко подниму,
И возглашу: «свободы им не надо,
Все кто со мной, гоните стадо в тьму!»