Обыграли нас эти камсюки, еще как обыграли. Они, конечно, смотрели наши ксивы и поняли, что мы никакие не пермяки. Мой паспорт был на имя Савельева Владислава Евгеньевича, кажется так. Тоска позаботился. Ростовчанин Савельев… Я отошел от двери и присел рядом с Графом.
— Сколько у тебя было денег? — вспомнил я о деньгах.
— Тысяч двадцать — двадцать пять, — ответа он. — И валютой кусок.
— У меня побольше. В этой дыре им этого надолго хватит, подхарчевались, козлы! Курево забрали, бляди. Зачем?
— До кучи. Выгребли все, что было, а потом сортировали.
— Ты запомнил их рожи?
— Да. Приметные ребята, не перепутаешь.
— Одного он называл Сохатым… Другого Геной, а третьего… забыл.
— Это фонарь. Он такой же Сохатый, как я Резван. — Граф рассмеялся. — Не ломай голову, скоро пожалуют, — заверил он меня.
— И что будем делать?
— Для начала послушаем, что скажут. Может, и договоримся как-то. А нет… — Граф задумался. — Попробуем найти их слабое место, молодняки ведь.
— А если они знают, кто мы? Ты не допускаешь такой вариант?
— Не знают. Давно бы сдали с потрохами. Сколько там за нас обещано? Пять тысяч долларов? Маму родную сдадут, к гадалке не ходи.
— Вообще-то ты прав, — согласился я. — Сдали бы. Помнишь Ведуту? Ну, того змея, что мать свою сдал «кумовьям»… На зоне, за год до нашего побега. Ведута…
— Мусорилу, что ли? Которого заставляли нары зубами грызть?
— Да, бульбаша, он вроде витебский был. Активист, сэвэпэшник… Его, в натуре, на какой-то пересылке заставили нары грызть. Сказали: «Если хочешь сохранить задницу, перегрызи доску сороковку». Перегрыз, козел, не трахнули. Замаранный был, тварь. Он же, в натуре, мать свою сдал. Я точно знаю. Укатал ее на наркоту, чтоб на свидание привезла, ну она и потащила. Припрятала как могла пару граммов героина, а он — к «кумовьям»: «Так и так, мать везет наркотик. Я честный, исправившийся заключенный, хочу освободиться условно-досрочно». Менты обалдели, не видели еще такого, чтоб мать родную сдавали, а делать нечего. Подождали ее… Завели дело. Говорят, сам Хозяин плевался и отмазывал старушку от срока, как мог.
— Ей сказали, кто ее сдал? Я что-то не помню.
— Сказали. Она не поверила сперва, а когда прочла его донос, отрубилась. Еле откачали. Его потом вывезли из зоны, а через четыре месяца проткнули ломом. Истыкали в Красноярском управлении где-то. Мне Бандо рассказывал и Вова Тимукас, им малявка оттуда приходила, упоминали об этом козле.
— Я тогда в БУРе сидел, но кое-что слышал, — сказал Граф. — На волю, пидор, захотел, приспичило, видать. Нашел способ! Я б его сам зарезал с удовольствием. А тех двоих ты не знал, кого прямо в БУРе расстреляли? — спросил он.
— Молодняков, из пресс-хаты?
— Ну да. Они Секу, прапорщика, в заложники прихватили, боялись на зону выходить.
— Знал обоих. Один сначала ничего жил, нормально, другой туповатый такой, бык. Там была настоящая ментовская игра, блеск. Комбинация супер! Ты не знаешь всей подоплеки и подноготины, а я знаю. Дело было так. Эти двое, Пена и Крюк, сидели в БУРе и имели постановления на шесть месяцев каждый. Мусора подписали их стать «прессовщиками» на это время. Сказали: «Бейте, насилуйте, ломайте каждого, кого бросим к вам». За это давали им чай, водку, жратву. Те исправно выполняли свою работу, казнили людей. Зона гудела, и все ждали, когда кончится их БУР. Срыву бы не было, ты знаешь. Но «кумовья» твердо пообещали козлам, что вывезут их из зоны, как только БУР закончится. Говорили, что отправят далеко, аж в Молдавию. Мол, ничего не бойтесь, там вас не достанут. Те, ясно, верили, а когда БУР кончился, им сказали: «Выметайтесь на зону». Прикинь их состояние и положение! Выйти на зону, чтобы тебя разорвали на куски! Они — в отказ, объявили голодовку, вскрылись до делов, кровища. Менты чуть поостыли, но вывозить их и не собирались. «Нет разнарядки. Ситуация изменилась». Короче, гнали ерша. Использовали и забыли. Те, чувствуя шкурой, что их вот-вот выпихнут из камеры силой, бросаются в крайность — берут в заложники хилого прапорщика Секу-одуванчика. Когда выводили в баню, они поставили его под два заточенных штыря и заволокли в хату. Дверь захлопнули. Ультиматум: «Или вывозите немедленно, или мы его проткнем!»