Это было более или менее точно. Был вопрос, когда я вступил в Бейтар, и под ним — правильный ответ. Был вопрос о должностях, которые я занимал, и под ним — мой полный ответ. Был также вопрос о числе встреч с Жаботинским, в ответе на который следователь написал «неоднократно».
— Это довольно точно, гражданин следователь, — ответил я на вопрос. — Но жаль, что вы не внесли в протокол несколько вещей, которые я сказал, и я попросил бы их добавить.
— Не буду ничего добавлять, — сердито ответил следователь. — Думаете, я внесу в протокол всю чепуху, которую вы здесь рассказали? Я не обязан заполнять эти листы вашей риторикой. Протокол пишу я, а не вы.
— Да, но протокол должен быть полный, — пытался я убедить следователя.
— Ничего не добавлю, — упрямо ответил он. — В суде сможете сказать все, что не вошло в протокол.
— Значит, будет суд? — спросил я с внутренней дрожью и радостью одновременно.
— Конечно, будет суд. Вы находитесь в Советском Союзе, и у нас каждому человеку, даже преступнику, дается возможность защищать себя. Теперь подпишите.
Я еще немного поколебался. «Может быть, мне поможет, — подумал я (святая наивность!), — если он внесет в протокол мой рассказ о социальном происхождении членов Бейтара, о том, что еще подростком мне приходилось давать частные уроки и этим помогать семье?» Но было ясно, что он не добавит ничего к своему короткому переписанному начисто сочинению. Против написанного я не возражал — я мог снова повторить те же слова и подписаться под ними. Слова про предстоящий суд и возможность защищаться мое сознание тоже не отвергло. Поэтому я протянул руку к протоколу, но следователь дал мне вначале первую страницу, исписанную аккуратным почерком, и я поставил подпись в самом ее уголке. Вторая страница была исписана наполовину, и я хотел поставить свою подпись на некотором расстоянии от нижней строки. Следователь заметил, что мне следует подписаться непосредственно под последней строкой, чтобы никто не мог ничего дописать. Какой педантизм!
— Ну, теперь можете вернуться в камеру. Жалобы имеются?
— Нет, у меня нет жалоб, но я прошу вернуть мне две книги, которые у меня отняли здесь в тюрьме вместе с личными вещами.
— Я этим поинтересуюсь, но не знаю, имеете ли вы право читать в камере.
Он повернулся к двери, чтобы позвать конвоира. В этот момент у меня мелькнула идея:
— Гражданин следователь, — обратился я к нему, встав из-за стола, — я бы попросил пригласить завтра переводчика. Я понимаю, правда, все, что вы мне говорите, но не знаю русский настолько хорошо, чтобы точно и полностью выразить свои мысли. Отвечая на вопросы, я часто не нахожу нужных слов.
— По-моему, вы знаете русский достаточно хорошо, и при желании могли бы давать полные и точные ответы. Но ладно, на следующую беседу постараюсь пригласить переводчика.
Он так и сказал: «На беседу».
Я поблагодарил следователя, и меня отвели в камеру.
Дверь камеры отворилась, разбудив моих соседей.
— Все в порядке? — раздался шепот.
— В порядке, в порядке, у нас была «беседа». Я хочу спать.
— Спокойной ночи, завтра поговорим.
Ночи оставалось совсем немного. С первым лучом солнца в воздухе Лукишек пронесся резкий и острый как бритва сигнал: «Подъем!»
6. ПЕРЕВОДЧИК ПОМОГАЕТ
Опять меня разбудили ночью, велели одеться, заложить руки за спину и отвели на допрос.
За столом в знакомой уже комнате сидели на этот раз двое: следователь и человек в гражданском.
— Это наш переводчик, — сказал следователь, когда я уселся возле стола. — Видите, я вашу просьбу выполнил.
Я поблагодарил.
— Сегодня, — начал следователь «беседу», — я хочу узнать о ваших планах, о программе вашей организации, но расскажите все. Можете говорить на своем языке, а переводчик мне все переведет.
Я вздохнул с облегчением. Теперь не придется искать слова или придавать наугад польским словам русское звучание.
— Наша программа, — спокойным голосом сказал я, — до предела проста. У нашего народа нет родины, и мы хотим вернуть ему историческую родину, превратить Эрец Исраэль в еврейское государство и заселить его миллионами евреев, не имеющих никакого будущего в странах рассеяния. Переведите мои слова точно, — обратился я к переводчику. — Мы говорим: «Превратить Эрец Исраэль в еврейское государство». Это очень важное определение, так как англичане в Декларации Бальфура написали: «Создать национальный очаг в Эрец Исраэль» — в Эрец Исраэль, т. е. на территории Эрец Исраэль. Это предложение позволяет им с помощью всевозможных толкований и интерпретаций толкований уклоняться от своих обязательств в отношении еврейского народа. Это прямое надувательство.
Переводчик попросил времени на размышление. С первых же предложений выяснилось, что, хотя русским он владеет лучше меня, работает он очень медленно. Кончив переводить, он неожиданно обратился ко мне по-русски:
— Почему вы говорите о британском надувательстве и молчите о сионистской лжи?
— О какой лжи? — простодушно переспросил я, тоже по-русски.
— Могу я ему ответить? — обратился переводчик к следователю со льстивой улыбкой.
— Конечно, объясните ему, объясните ему, товарищ, какой ложью он занимается всю свою жизнь.
И переводчик прочитал лекцию — не на идиш, а по-русски — о «сионистской лжи»:
— Сионизм — и с этой точки зрения нет различий между отдельными его течениями — является одной большой ложью. Сионистские руководители — Герцль, Нордау, Жаботинский, Вейцман и другие — никогда и не думали создать в Эрец Исраэль еврейское государство. Они были достаточно умны, чтобы не верить в возможность создания еврейского государства в Эрец Исраэль. Ведь большая часть населения там — арабы. А что с англичанами? Они дадут вам Эрец Исраэль? Как бы не так! Эта территория нужна им для их империалистических планов. Короче, сионистские лидеры прекрасно знали и знают, что провозглашенный ими план невыполним. Свой план создания еврейского государства или национального очага — называйте это как хотите — они выдвинули, чтобы отвлечь еврейскую молодежь от революции. Само собой разумеется, в наше время сионизм является орудием британского империализма, давая англичанам повод к притеснению арабских масс, но в еще большей степени он служит международной буржуазии, буржуазии всего мира, отвлекая своими лживыми лозунгами евреев, прежде всего молодежь, от революционной борьбы. Таким образом, сионизм намеренно ослабляет силы революции. Можно сказать, что сионизм является комедией, хотя результаты его весьма трагичны.
— Точно, точно, — с энтузиазмом вмешался следователь. — Сионизм — это кукольная комедия. Один большой обман.
На минуту я забыл, где нахожусь. Не видел перед глазами форму офицера НКВД, не думал о защите. Только почувствовал боль, глубокую душевную боль, и одно-единственное желание: дать достойный ответ. Сионизм — комедия? Герцль и Жаботинский знали, что создать еврейское государство невозможно, и притворялись, чтобы ввести в заблуждение молодежь? Мне приходилось слышать много коммунистических, бундовских, социалистических теорий о нашем стремлении в Сион, но с такой «теорией» я столкнулся впервые. И ответ переводчику вырвался у меня прямо из сердца:
— По какому праву вы называете сионизм комедией? Ведь вы еврей и, думаю, учили еврейскую историю. Вам, надеюсь, известно, что сионизм в его историческом понимании существовал задолго до коммунизма, социализма и даже буржуазии? Сионизм, правда, в иной форме существовал при феодальном строе и задолго до него, сионизм — не комедия; это, возможно, самое, серьезное из национально-освободительных движений за всю историю человечества. Другие порабощенные народы стремились к государственной независимости, для нас же это был вопрос самого существования. Сионизм фактически не создан, он возник сам по себе. Он возник из крови и слез, он возник из страданий, из преследований и безграничной тоски. Эта тоска, тоска по дому, передавалась из поколения в поколение. Она нашла выражение в мессианских движениях. Из-за тоски по Сиону люди покидали богатые дома, спокойную жизнь и отправлялись в пустынную страну. Студенты, врачи, инженеры выполняли любые работы, осушали болота, болели малярией ради Сиона, и во имя его наши праотцы шли на костры. За веру в Сион Шломо Бен-Йосеф отдал жизнь и многие, очень многие готовы пойти по его стопам. Все это можно назвать комедией? Смотрите, я арестован как сионист, член Бейтара, я знаю, что меня ждет горькая судьба, но все же не жалуюсь, готов страдать, потому что это моя вера, и я не единственный еврей, страдающий за свою веру…