Возвращались в Москву уже вечером, переполненные впечатлениями, приумолкшие от нахлынувших мыслей и чувств.
Было такое ощущение, будто побывали мы не в музее, а в доме у живого Ильича. Даже лакированные перильца на крутой деревянной лесенке показались нам еще не остывшими от прикосновения теплых ленинских рук.
Видно, никогда не может стать далекой историей все то, что связано с Лениным, с его памятью. Но ветер времени все-таки настойчиво шумит в ветвях могучих дубов старых Горок, и по местам тем давно уже кочуют предания и легенды одна удивительнее другой.
Необыкновенную историю рассказал нам в вагоне один случайный попутчик, старый солдат, медали которого задумчиво и тонко позвякивали в такт колесам бегущего поезда.
…Когда Ленин умер и настал срок проводить его последний раз в занесенную снегами Москву, комендант Горок вдруг спохватился: мост, что на полпути от дома к станции, совсем расшатался, истлел, не выдержит тяжести траурной процессии.
Что делать? Как быть?
Построить новый мост и в обычных условиях — дело трудное, а тут еще бураны, заносы, стужа лютая — топоры из рук валятся. Горе-горькое застит глаза. Знамена покрываются инеем — не видать, где кончается красный, где начинается черный цвет.
Из Москвы срочно вызвали инженеров, специальные воинские части. Рано утром двадцать второго января саперы партиями начали прибывать в Горки.
— Ничего не скажешь, быстро приехали, — вздохнул солдат с медалями, — да только не успели ко времени.
— Как это не успели! Не может быть! — перебил кто-то солдата. — Ты толком расскажи.
— Я толком и сказываю. Приехали, значит, инженеры, а старого моста в Горках уже нет, будто сроду его там и не было. Заместо него новый стоит. Да, да! Не подумайте, чудо какое, — мужички сами за ночь построили. Деревень вокруг много, каждый двор по бревну приволок, каждый костер запалил. Ну, а остальное-прочее — русская смекалка. Самое трудное было землю строгать. Закоченела наскрозь — ни огонь, ни кувалда не берет. Ломом вдарят — как чугун об чугун. К утру поддалась, однако.
Честно говоря, никто из нас не знал, верить солдату или не верить, а он помолчал, закурил, скосил глаз в оконную темень и опять за свое:
— Инженеры походили вокруг моста, постучали молоточками по бревнам. Потом еще саперы целым батальоном по мосту раз десять туда-обратно протопали. Хоть бы что! Стоит мосток, не шелохнется! Признали инженеры мужицкую работу справной, выдали тому мосту паспорт, чтобы по всем правилам…
— Легенда! — снова перебил кто-то увлекшегося солдата. — Но придумано хорошо, складно. Верить хочется.
— Не знаю, легенда или не легенда, — поднялся со своего места солдат, — как хотите, считайте, а мост тот батя мой своими руками строил, царство ему небесное.
Солдат стал не спеша пробираться к выходу. В самом конце вагона он обернулся в нашу сторону, сказал негромко, но так, что всем нам было слышно его совершенно отчетливо:
— Легенда так легенда. Пусть будет по-вашему. Только я по тому мосту двадцать второго-то января самолично сапером шагал. Раз десять туда и обратно. Так-то вот!..
Поезд остановился. Солдат сошел на какой-то крохотной станции. Мы тронулись дальше.
Долго еще, до самой Москвы сквозь стук колес все слышалось нам, как позвякивали медали на груди старого солдата.
В ОДНОЙ ГОСТИНИЦЕ
В тот день, как я поселился в гостинице, горничная, пожилая, давно поседевшая женщина, сказала мне тихо, приложив палец к губам:
— Здесь жил Ленин.
Она едва заметно кивнула в сторону узкой невысокой двери, выходившей в длинный коридор второго этажа, и, видимо, уловив мой нечаянный жест, повторила поразившие меня слова:
— Не верите? В этом самом номере.
— Нет, отчего же, вполне возможно, но почему это такой большой секрет? Я хотел бы войти, посмотреть.
Горничная улыбнулась:
— О, я обязательно покажу эту комнату русскому, но не сейчас, когда будет свободна. Лучше всего завтра утром.
Она помолчала, потом добавила как-то очень грустно, будто извиняясь за кого-то:
— По утрам там никого не бывает.
Весь остаток дня, шагая по чужому городу, вслушиваясь в непривычную речь, вглядываясь в лица незнакомых людей, вспоминаю о разговоре с горничной, верю и не верю ее словам. А утром в мою дверь раздается еле слышный стук. Открываю. Передо мной с чешуйчатой трубкой пылесоса в руках стоит вчерашняя знакомая: