Геолог нужен везде, его можно встретить повсюду с молотком в руке и рюкзаком за плечами. Но если геолог должен быть и спелеологом, характер его работы резко меняется.
При слабом освещении (наши лампы за четыре дня непрестанного горения под землей стали давать меньше света), утомленный разведкой, не отрывая глаз от выступов, могущих дать точку опоры, я должен был и осматривать свод, и вглядываться в стены, чтобы различать границы между пластами разных пород.
Вынуть геологический молоток, вскарабкаться по стене до заинтересовавшего тебя слоя, отколоть образец, пометить его карандашом, упорно не желающим писать, поставить тот же номер мокрыми руками в отсыревшем блокноте и бегом, сгибаясь под тяжестью рюкзака с образцами, вес которого все увеличивается, догнать товарищей — такова была моя участь в течение пятнадцати часов.
Подземный водопад
Потом, в спокойной обстановке своей лаборатории, я определю характер этих образцов и помечу на плане пропасти те места, где их взял. И только тогда начнется настоящая работа: объяснить, почему и как определенная скальная порода оказалась в данном месте и в таком окружении, — словом, попытаться получить дополнительные сведения о геологической структуре недр этой части Альп.
Отъезд
В среду, в полдень, объявляю о свертывании работ. Одна из групп должна была вернуться в лагерь, не дожидаясь нас; на оставшихся шестерых участников приходится довольно увесистый груз: 30 мешков со снаряжением и акваланг с двумя баллонами весом по двадцать семь килограммов каждый. Но ведь невозможно пройти и небольшое расстояние, если каждый должен нести по пять-шесть тяжелых мешков!
С самого начала грузы решили передавать цепочкой, из рук в руки. Все шестеро расположились шеренгой на расстоянии двух метров друг от друга, каждый этап эстафеты — 12 метров, а всего нам предстояло пройти три километра.
От неудобной, скованной позы тело затекло и одеревенело; слишком тонкие веревки врезаются в кожу; руки ободраны в кровь об острые камни и куски льда (а без них тем не менее не обойтись); от внезапных приступов депрессии не застрахованы даже самые стойкие; для поддержания сил заставляем себя съесть по банке холодных и неудобоваримых мясных консервов; последняя затяжка последней оставшейся сигаретой, по-братски поделенной между всеми; леденящий холод, который пронизывает до костей при каждой остановке… Этот путь испытания и жестокого страдания продолжался пятнадцать изнурительно-монотонных часов.
Этими "каторжными работами" завершилась экспедиция Французского института спелеологии в 1963 году. Правда, надежды проникнуть в галереи за сифоном на глубине 689 метров не оправдались, и мы вернулись, несолоно хлебавши, но других научных целей мы достигли, и общий итог экспедиции был положительным.
Спелеонавты
Смелые эксперименты. "Внутренние часы" человека. На дне пропасти. Жози Лорес, первая в мире спелеонавтка. Зубы на полке. Победа! Человек-лаборатория. На поводке, как собака. Принудительные психологические тесты. Жизнь под землей. Новые технические средства служат людям. Сорокавосьмичасовой ритм. В поисках соотношения между бодрствованием и сном. Два добровольца пропасти Оливье. Шаг вперед
Спелеологическая экспедиция 1963 года на альпийский массив Маргуарейс, итоги которой можно расценить как полууспех или как полунеудачу, на добрый десяток лет прервала мои исследования в области подземной геологии. В книге "Эксперименты вне времени" (1972) [21] я объяснил, каким стечением обстоятельств это было вызвано.
Для меня началась новая жизнь, полная захватывающих, увлекательных приключений, связанная с постановкой экспериментов по длительному пребыванию в пещерах без каких-либо ориентиров во времени.
Опрокидывая все концепции биологических и медицинских исследований, настойчиво преодолевая закоренелые предрассудки, одерживая один успех за другим, заключая десятимиллионные (в новых франках) контракты на научные разработки, привлекая к ним страстно преданных своему делу инженеров и ученых, я задумал и организовал: в 1964–1965 годах — двойной эксперимент Жози Лорес и Антуана Сенни (три и четыре месяца под землей); в 1966 году — рекордный эксперимент Жана-Пьера Мерете (шесть месяцев); в 1968–1969 годах — добровольное заточение Жака Шабера и Филиппа Энглендера (четыре с половиной месяца).
Смелые эксперименты
30 ноября 1964 года, в 3 часа дня, под слепящими вспышками фотоаппаратов, под гомон голосов, гул аплодисментов и жужжание телевизионных камер, в последний раз поцеловав жену и четырехлетнего сынишку, Антуан Сенни, 35 лет, мой давний друг, заслуженно пользовавшийся репутацией опытного спелеолога (которую он приобрел в пропастях Маргуарейса), медленно спустился в карстовый провал Оливье — пропасть 90-метровой глубины, находящуюся на высоте 1350 м в известняковом массиве Одиберг (Кай-Ан-дон), в тридцати километрах к северу от Граса, чтобы провести там в полном одиночестве четыре месяца. Это считалось тогда почти недостижимым рекордом.
Начиная с 1964 года эксперименты "вне времени" проводились на базе двух пропастей массива Одиберг, в Кай-Андоне, расположенном в 80 километрах к северо-западу от Ниццы
Две недели спустя, 14 декабря 1964 года, в 14 часов 15 минут, молодая женщина 25 лет — Жозиана Лорес, акушерка, друг детства Антуана Сенни, при такой же суматохе и всеобщем восторге также спустилась в глубины соседней пещеры, чтобы провести там в полной изоляции три долгих месяца.
Впервые в мире женщина попыталась вступить в единоборство с одиночеством, изоляцией, холодом и сыростью, стремясь доказать, что у женщины в тех же условиях жизни без всяких ориентиров во времени найдется столько же смелости, силы воли и стойкости, как и у ее предшественников-мужчин.
Все присутствовавшие при этом журналисты, фотографы, друзья и просто любопытные задавали себе вопрос:
— Удастся ли это ей или же она поднимется на поверхность через несколько дней?
Я тоже спрашивал себя об этом: успех Жози Лорес укрепил бы мои позиции, а неудача весьма их ослабила бы.
Палатка, в которой коротал время в одиночестве Антуан Сенни в 1964–1965 годах
Но в отличие от всех прочих наблюдателей я в глубине души уже ответил на этот вопрос положительно:
— Да, Жози Лорес добьется успеха, и я уверен в ней не меньше, чем в Тони.
Эксперименты Тони и Жози были первыми в своем роде, и я не знал, что из этого выйдет. Подтвердят ли они те же явления, которые я наблюдал в пропасти Скарассон, или, наоборот, отметят иные явления? В частности, особый интерес вызывал эксперимент Жози. Скажется ли отсутствие ориентиров во времени на изменении ее менструального цикла, и если да — то в сторону ускорения или замедления?
Не грозят ли ей более серьезные физиологические расстройства? Ни один ученый в то время (как, впрочем, и теперь) не в состоянии был ответить на этот вопрос главным образом потому, что до сих пор никто не рискнул поставить подобный эксперимент.
Что касается Тони — риск был не менее велик. В 1962 году мой ритм бодрствования и сна оставался близким к суткам, точнее — был равен 24 с половиной часам, но эксперимент продолжался лишь два месяца. При запланированной четырехмесячной изоляции от внешнего мира не нарушится ли у Тони ритм бодрствования и сна, не будет ли нанесен серьезный вред его здоровью?
Это было нам неизвестно. А поскольку ответственность за оба эксперимента полностью лежала на мне, то я испытывал беспокойство и тревогу. Конечно, следовало идти на риск. Так мы и поступили." Оказалось, что мы были правы. Удачный исход этих экспериментов придал мне смелости, чтобы идти дальше.