И пришлось лить кровь. Свою, русскую. Кровь тех, кто всего два года назад шел на пулеметы в жесточайших атаках «за царя и отечество». Вина за эти восстания лежала и на фрондирующих представителях высших кругов, которых Николай не тронул во время войны. На либералах, требующих миловать убийц, на разбухших от полученных за взятку военных заказов фабрикантах, слышать не желающих о тратах на улучшение жизни рабочих, на помещиках, цинично экспортирующих хлеб, в то время как крестьяне голодали губерниями… но в первую очередь, он знал – на нем. На нем, не отважившемся в 1916 году казнить пару десятков «людей из общества».
В этот раз он не церемонился. Заговорщиков вешали наравне с бунтующими крестьянами и стреляющими в полицейских красногвардейцами из рабочих дружин. А их деньги, заводы, дома забирали в казну. Как когда-то при Иване Грозном, в кровавое время опричнины. У царя имелся весомый повод драться насмерть, второму сыну, Александру, в двадцать первом исполнилось пять лет.
На изъятые капиталы строились казенные заводы, железные дороги, первые электростанции. Не столько для дохода, сколько чтобы занять рабочие руки мастерком вместо баррикадного булыжника. Конфискованные поместья, сданные по дешевке в аренду крестьянам, сбили на время накал страстей в деревне. При этом у царя появилось дополнительное преимущество. После «малой гражданской войны», как иногда называли события начала двадцатых годов, хищения с императорских предприятий считались делом крайне опасным, а потому редким, прозвище «Николай Кровавый» царь носил теперь совершенно заслуженно.
Сейчас, когда Россия медленно выползала из многолетней отсталости, а измена брата могла этот путь прервать, Его Величество не колебался.
«Если Михаил виноват, скандала я не допущу, – принял решение Николай. – И живым он остаться не должен. Именно поэтому мне нужны доказательства».
Идти на братоубийство, основываясь только на подозрениях, император все же оказался не готов.
7.06.1929 г. Великобритания. Лондон, Бродвей, 54. Штаб-квартира Intelligence Service
Явившись к шефу, Локкарт долго не мог понять, в чем дело. Директор Intelligence Service начал издалека, с российской императорской фамилии, и только сейчас, кажется, подходил к делу:
– Великий князь Дмитрий Павлович, он имеет право на престол? – поинтересовался Синклер.
– Теоретически такое право имеет любое лицо, являющееся по рождению членом российской императорской династии, – объяснил начальник русского отдела. – Но в разной степени. Есть наследник, цесаревич Александр, и Великий князь, Борис Владимирович. Следующий за ними в очереди на престол – Дмитрий.
– А Михаил, брат императора? И еще старшие братья Бориса?
– Кирилл Владимирович и Андрей Владимирович женились без согласия императора и на неравнородных леди, а потому утратили право престолонаследования. Михаил тоже нарушил закон. Сейчас его супруга носит титул графини Брасовой, но… В общем, по русским законам это лишает их прав на трон.
– Получается, в случае смерти царя Николая перед Дмитрием Павловичем двое?
– Именно так.
– А если оспорить права князя Бориса?
– Оспорить? Каким образом, собственно?
– Это сейчас неважно.
– Тогда да, – чуть удивленно пожал плечами Брюс. – Князь Дмитрий станет следом за цесаревичем. Но права Бориса несомненны, и, что самое главное, его жена, княгиня Ольга Николаевна, старшая дочь императора…
– Кажется, этот брак в немалой степени формален? – прервал Локкарта директор.