В Вашингтоне есть люди, которые должны знать, обязаны узнать то, что знаю я, хотя, вероятно, они не станут меня слушать. Многие занимающие там высокие посты — мои друзья или хорошие знакомые, но выслушает ли кто-нибудь меня? Я мысленно перебрал дюжину из них и пришел к выводу, что ни один из них не воспримет мой рассказ всерьез. Я был убежден, что не добьюсь в Вашингтоне ничего, только разобью голову, пытаясь пробить каменную стену недоверия.
Я знал, что должен как можно скорее отыскать Кэти. Если мир идет к тому, чтобы вылететь в трубу, то мы должны быть вместе. Она, единственная из всех людей, знала то же, что и я. Она, единственная в мире, понимала мою муку. Единственная, кто стал бы слушать меня и попытался бы помочь.
Мои мысли о ней — это не просто симпатия и не только надежда на помощь и понимание. Это и воспоминание о тепле ее тела и счастливом выражении лица, которое было у нее, когда она смотрела на меня при свете огня колдуньи. После многих лет, после многих других женщин в этом странном мире я нашел Кэти. Я вернулся в мир своего детства, не зная, что я найду там, а нашел Кэти…
Пришла женщина с тарелкой, и я начал есть.
И тут нелогическая мысль появилась у меня в мозгу и закрепилась в нем. Я старался отогнать ее, потому что она была совершенно бессмысленной. Но чем больше я старался это сделать, тем больше во мне крепло убеждение, что я найду Кэти не в Геттисберге, а в Вашингтоне, перед оградой Белого Дома, где она будет кормить белок.
Я вспомнил, что мы говорили о белках, когда я провожал ее домой, и старался припомнить, почему мы заговорили о них. Но ничего в том разговоре, я был уверен, не давало мне оснований думать, что Кэти окажется возле Белого Дома. И несмотря на это, во мне крепло глубокое убеждение, что я найду Кэти именно там. И я понял, что необходимо поторопиться. Я должен попасть в Вашингтон, иначе я потеряю ее.
— Мистер, — сказала женщина за прилавком, — где вы расцарапали лицо?
— Упал.
— У вас на голове большая шишка. Может попасть инфекция. Покажитесь доктору.
— У меня нет времени.
— Старый док Бейтс живет ниже по улице. У него не слишком много практики, и вам не придется ждать. Он смажет вам царапину.
— Не могу, — повторил я. — Я должен как можно быстрее быть в Вашингтоне.
— У меня на кухне есть йод. Могу найти и чистую тряпку. Вы не можете идти с открытой раной. — Женщина смотрела, как я ем, потом проговорила: — Я знаю, как это делать, мистер. Я была когда-то медсестрой.
— Вы сказали, что у вашего сына есть велосипед. Не продадите ли мне его?
— Ну, не знаю… Он старый и почти ничего не стоит, но он нам нужен для доставки яиц.
— Я хорошо заплачу.
Она поколебалась, затем согласилась:
— Спрошу его. Но пойду поговорить об этом на кухню. И поищу йод. Не могу позволить, чтобы вы ушли с такой раной…
18
Женщина сказала, что день будет жарким, и он оправдал ее ожидания. Волны зноя плыли над тротуаром, обдавая меня жаром, как из сталеплавильной печи. Небо казалось медной чашей, ни малейшего дуновения ветерка не чувствовалось в застойном, знойном воздухе. Вначале велосипед не очень слушался меня, но через несколько миль мое тело восстановило навыки, приобретенные в детстве, и я поехал, чувствуя себя вполне уверенно. Однако ехать мне было нелегко, хотя, конечно, и лучше, чем просто идти.
Я сказал женщине, что хорошо заплачу, и она поймала меня на слове. Сто долларов составляли почти всю мою наличность. Сто долларов за древнюю конструкцию, скрепленную проволокой и болтами и стоившую не более десяти. Но нужно было заплатить или идти пешком, а я торопился. «И если положение останется прежним, — сказал я себе, — может, я не так уж и переплатил за велосипед». Если бы у меня сохранилась лошадь, я владел бы самым ценным средством передвижения. Будущее могло принадлежать лошадям и велосипедам.
Магистраль была забита стоящими легковыми автомобилями и грузовиками. Тут и там встречались автобусы, но все без людей. Пассажиры уже успели убедиться, что транспорт окончательно встал, и убрались с дороги. Это зрелище меня угнетало, будто машины были живыми существами, убитыми и оставленными лежать на месте. Ведь раньше и сама магистраль была живой, полной звуков и движения, а теперь она должна лежать мертвой.
Я продолжал нажимать на педали, стирая пот с глаз рукавом и мечтая о глотке воды, когда увидел, что нахожусь в пригороде Вашингтона.
На улицах я увидел людей, но не было транспорта. Встречались велосипедисты, и несколько раз я заметил кого-то на роликовых коньках. Нет ничего более нелепого в мире, чем человек в деловом костюме, с портфелем, старающийся сохранить невозмутимость, проезжая на роликовых коньках. Большинство людей молча сидело на обочинах или газонах.
Я увидел небольшой парк, типичный вашингтонский парк со статуей в центре, с фонтаном, скамьями, старой леди, кормящей голубей. Именно фонтан привлек меня. Часы езды под солнцем превратили мой язык в комок шерсти, заполнившей рот.
Я не потратил много времени. Напившись и слегка отдохнув на скамейке, я снова сел на велосипед и отправился дальше.
Приблизившись к Белому Дому, я увидел стоящую полукругом молчаливую толпу, смотревшую на что-то у ограды.
«Кэти…» — подумал я.
Именно в этом месте у изгороди я и ожидал ее увидеть. Но почему они на нее смотрят? Что происходит?
Я яростно поднажал на педали и, доехав до толпы, соскочил с велосипеда. Он упал на тротуар, а я стал пробираться через толпу. Люди гневно ворчали, но я продолжал пробираться сквозь них и наконец оказался на краю людского полукруга.
Тут стоял ОН, а не Кэти, хотя именно его мне и следовало ожидать. Его Сатанинское Величество, Дьявол…
Он был одет так же, как и тогда, когда я видел его. Его отвратительный живот свисал на грязный кусок материала, позволивший ему сохранить минимум приличия. Хвост он держал в правой руке и использовал его кончик как зубочистку, ковыряя в своих мощных клыках. Он бесстрастно прислонился к изгороди, раздвоенное копыто его упиралось в трещину на асфальте, и он явно наслаждался всем этим, насмехаясь над толпой. Но, увидев меня, он выпустил хвост. Направившись ко мне, Дьявол приветствовал меня как старого друга, которого ждал с нетерпением.
— Привет герою, явившемуся домой! — протрубил он, быстро идя мне навстречу с распростертыми объятиями. — Вернулись из Геттисберга? Вижу, вы ранены. Кто вам так прелестно перевязал голову?
Он хотел обнять меня, но я отшатнулся, раздраженный тем, что увидел его, а не Кэти.
— Где Кэти? — спросил я. — Я надеялся на встречу с ней.
— A-а, маленькая самка. Успокойтесь, она в безопасности. В Большом замке на холме. Я думаю, вы увидите ее.
— Вы солгали мне, — яростно прокричал я. — Вы говорили…
— Солгал, — согласился он, разведя руками, чтобы показать, что ничего не скрывает. — Это один из моих маленьких недостатков. Что значит маленькая ложь среди добрых людей? Кэти в безопасности, пока мы с вами сотрудничаем.
— Сотрудничаем с вами? — завопил я с отвращением.
— Вы хотите, чтобы машины шли, чтобы радио болтало, чтобы телефоны звонили…
Толпа завешелилась. Люди приблизились. Они не понимали, что происходит, но навострили уши, услышав сказанное Дьяволом об автомобилях.
Но Дьявол не обращал на них внимания.
— Вы можете стать настоящим героем, — проговорил он с пафосом. — Можете сыграть великую роль: вернуть все назад.
Я не хотел быть героем. К тому же я чувствовал, что толпа становится опасной.
— Мы пойдем побеседуем с теми индюками, — обронил Дьявол, ткнув пальцем через плечо в направлении Белого Дома.
— Мы не можем туда войти, — возразил я. — Это не так просто.
— У вас ведь есть пресс-карточка Белого Дома?
— Конечно, есть. Но это не значит, что я могу приходить туда, когда мне заблагорассудится. Особенно на буксире с такой птицей, как вы.
— Значит, войти нельзя? Послушайте, — обратился он ко мне почти умоляюще, — вы должны поговорить с ними. Вы умеете разговаривать и знаете протокол. Я сам ничего не могу поделать. Они не станут меня слушать.