Когда глубиномер центрального поста показал сорок метров, качка почти прекратилась. Люди принялись приводить себя в порядок. Выжимали мокрую одежду, чистились, мылись. Те, кто во время качки не мог есть или ел мало, потянулись на камбуз за пищей.
Морской болезни подвержены все люди. Но все по-разному переносят ее. Один не может слышать о пище, жалуется на тошноту, головокружение; другой, наоборот, ест много, но тоже чувствует недомогание, проявляет повышенную нервозность, раздражителен; третий страдает бессонницей. Разновидностей этой, еще недостаточно изученной болезни очень много. Почти у каждого человека свои индивидуальные симптомы и особенности заболевания. Приучить свой организм к качке практически невозможно. Известный английский адмирал Нельсон в течение двух с лишним лет ни разу не сошел на берег, жил и плавал на кораблях флота, пытаясь привыкнуть к качающимся палубам парусных судов настолько, чтобы "не испытывать отвратительного чувства тошноты". Ничего из этого не вышло.
И все же привыкнуть к качке настолько, чтобы она не влияла на работоспособность, можно. Для этого нужно тренировать прежде всего волю.
На "Малютке" матросы считали, что настоящему мужчине качка не страшна.
Доля истины в этом утверждении, конечно, есть. Люди с большой силой воли могут безболезненно переносить любые лишения и трудности, в том числе, конечно, и морскую болезнь. А сила воли, как и прочие качества моряка, воспитывается в труде, в учебе, в суровых морских походах. Но далеко не все члены экипажа "Малютки" принадлежали к числу закаленных моряков. Часть из них страдала от качки. Поэтому небольшой отдых был совершенно необходим.
И я решил обойти отсеки, поговорить с людьми. В электромоторном отсеке все было в порядке: вещи закреплены по-походному, койки убраны, люди выглядели бодро. "Школа Гудзя", - сделал я вывод. Старшина был настолько требователен и строг, что его подчиненным некогда было даже думать о какой-то морской болезни.
- Ну как, старшина, укачиваются ваши матросы?
- Не чувствуется, товарищ командир! Может быть, но...
- Ну, раз не чувствуется, значит, не укачиваются. Завтра будет горячий день, имейте в виду, готовьтесь!
- Есть готовиться, товарищ командир! - в тон мне ответил Гудзь. Постараемся не осрамиться!
В дизельном отсеке моряки собрались возле лежавшего на койке Мисника, который что-то рассказывал товарищам.
- Что случилось? - спросил я.
- Загляделся... Показалось справа что-то вроде корабля и... не заметил, как волна ударила, сшибла, а что потом - не помню... Вроде ударило чем-то по голове...
- Удар сильный. - Каркоцкий показал на голову матроса. - Салага еще, товарищ командир, что с него требовать!..
Парторгу нравился добродушный Василий Мисник, но он считал нужным не показывать этого и за дело строго пробирал его.
До военной службы Мисник был счетоводом в колхозе. На подводной лодке он держался скромно. Однажды бывшего счетовода пришлось отправить в госпиталь с признаками аппендицита. На лодке считали, что такая сугубо гражданская болезнь, как аппендицит, не должна привязаться к настоящему матросу. Поэтому, простившись с Мисником, моряки вскоре забыли о нем, решив, что он случайно попал на флот.
Операция прошла удачно, и Мисник из окна госпиталя наблюдал за пароходом, на котором на Кавказ прибыли эвакуированные дети. Пароход не мог подойти к берегу из-за мелководья, и детей переправляли на шлюпках. В это время на наш порт налетели фашистские самолеты. Вражеская бомба разорвалась недалеко от шлюпки с детьми, шлюпка перевернулась, и дети начали тонуть.
Мисник, еще не оправившийся после операции, выбежал на улицу и бросился спасать детей. Но когда он вынес на берег спасенного ребенка, силы покинули его и он упал без чувств. Его нашли санитары и отнесли в госпиталь.
Все это видел Каркоцкий, которого я послал с матросами для спасения детей. Вернувшись, он взволнованно докладывал мне:
- Сейчас видел настоящего героя. Нам бы такого!
Он уговаривал меня взять матроса на лодку. Его не смущали мои доводы о том, что Мисник - не моторист, а нам нужен только моторист, и что он приписан к другой лодке.
Командование разрешило взять Мисника на "Малютку". И когда матрос вышел из госпиталя, Каркоцкий, не жалея времени, стал обучать своего "приемыша", как прозвали матроса на лодке, и помогал ему всем, чем мог.
В жилых отсеках царил беспорядок. Банки с продуктами, посуда валялись вперемешку с личными вещами подводников.
- Безобразие! - обратил я на это внимание боцмана. - Плохое крепление!
- Так точно, не умеют еще...
- А вы тоже не умеете? Вы ведь обязаны проверять!
- Тоже... не умею, наверно, еще. Окончательную проверку производит помощник, товарищ командир.
- Значит, и он еще... не умеет? Немедленно привести все в порядок! - и я вышел из отсека.
Плавая на благодатном Черном море, "Малютка" давно не попадала в суровые штормовые условия, и подводники стали кое-что забывать, утратили некоторые навыки. Как оказалось, мелких недочетов в нашей работе по подготовке корабля к походу было много.
Мы не только устранили их, но и сделали необходимые выводы, чтобы впредь не повторять ошибок.
Назначенную ей позицию "Малютка" заняла своевременно. Подводники успели прийти в себя и привести корабль в хорошее состояние.
Ветер утих, облака рассеялись, показалось солнце. Море начало успокаиваться.
Мы увидели в перископ хорошо знакомые каждому черноморцу горы: пологая Айя, остроконечный Сарыч, сутулый Феолент. Раньше, когда мы возвращались из походов, они служили нам ориентирами, а сейчас мы, притаившись под водой, охотились здесь за фашистскими кораблями.
Поднимая время от времени перископ, "Малютка" ползала с юга на север и с севера на юг вдоль внешней кромки минного поля, выискивая удобное для прохода место. Целый день продолжались поиск и разведка района. Самым удачным было бы, если бы из базы или в нее направлялось какое-нибудь судно, вслед за которым мы могли бы пройти внутрь минного пояса или определить фарватеры движения. Но кораблей не было.
С наступлением вечерних сумерек мы всплыли в надводное положение и продолжали изучение боевой позиции в условиях темноты.
Но побережье словно вымерло. Севастополь был погружен в темноту.
На рассвете "Малютка" подошла к южной кромке минного рубежа. Определившись по карте, мы погрузились и, уйдя на большую глубину, пошли к минному полю.
Опустив перископ и закрыв за собой нижний рубочный люк, я спустился в центральный пост и объявил:
- Приступаем к форсированию минного поля. В отсеках слушать забортные шумы и докладывать в центральный пост. Люди застыли на своих местах.
Я сидел у отсечной двери на брезентовой разножке и наблюдал за показаниями приборов.
Шли напряженные минуты - минрепы не давали о себе знать. Прошло полчаса. Мы уже вползли в водную толщу, насыщенную смертоносными черными шарами.
Для увеличения вероятности встречи с кораблем мины обычно расставляются в шахматном порядке с небольшими интервалами. Живо представлялись мне темные, покрытые водорослями чудовища, словно аэростаты воздушного заграждения возвышавшиеся на различном уровне над морским дном. От каждого из них шел вниз, к якорям, тонкий стальной трос - минреп. Если подводная лодка, задев минреп, увлечет его за собой, мина может коснуться корпуса лодки и взорваться. Несовершенство приборов того времени не позволяло избежать касания корпусом подводной лодки о минрепы, и искусство заключалось в том, чтобы, услышав характерный скрежет металла о металл, своевременно сманеврировать так, чтобы лодка освободилась от минрепа.
- В центральном! Минреп справа по борту! - услышал я доклад из торпедного отсека.
В этот страшный момент все зависело от искусства личного состава. Успеют ли рулевые, электрики и другие подводники своевременно и хладнокровно выполнить приказания командира или кто-нибудь растеряется, допустит неточность, оплошность? Все действия должны быть быстрыми, точными, безошибочными. За секунды надо проделать то, на что иной раз нужно затратить минуты и даже больше.