- Сейчас конвой будет делать поворот, - пояснил нам Мейер, привычное ухо которого, видимо, легко разбирало приказания начальника конвоя.
- Откуда идут команды? - машинально спросил я. - Где старший начальник?
- Начальник конвоя...
Мейер не успел договорить. Раздались два сильных взрыва, и мы увидели, как в третьей колонне, слева и позади от нас, транспорт с высоко поднятым форштевнем погружается в воду.
Охранение прозевало. Подводные лодки фашистов проникли в конвой и атаковали его. Приемопередатчик снова захрипел, и взволнованный голос повторил несколько раз: "Боевая тревога! Подводные лодки, подводные лодки! Транспортам самостоятельно атаковать перископы артиллерией! Ударным группам кораблей преследовать и уничтожать подводные лодки!"
Одновременно со взрывом неприятельских торпед во всех уголках "Джона Кервера" зазвенели колокола громкого боя.
Артиллеристы транспортов немедленно открыли огонь. Но морякам теперь повсюду мерещились перископы, и не удивительно, что стрельба велась впустую, тем более, что море было усеяно мелкобитым льдом, осколки которого на трехбалльной волне легко было принять за перископ подводной лодки.
Все орудия транспортов - на каждом "Либерти" было по две спаренные пушки стреляли с максимальной скорострельностью. Никто не считался с тем. что снаряды рикошетировали о поверхность воды ив любую минуту могли угодить в соседние транспорты.
- Что происходит, мистер капитан? - обратился я к Мейеру.
Он непонимающе посмотрел на меня и пожал плечами.
- Почему такая стрельба? - повторил я вопрос.
- Отражаем нападение ваших немецких коллег, мистер команде. Не играть же танго, когда один из "Либерти" идет ко дну.
- Какой транспорт тонет? - кричал я, чтобы капитан расслышал меня в грохоте орудий.
- "Вильям Эстейер", номер "28Ф".
Я побежал в каюту, схватил списки "Либерти" и увидел, что на "Вильяме Эстейер" находятся восемьдесят советских моряков, среди которых были и подводники.
"Их тоже разместили в трюме, и, следовательно, они подвергались наибольшей опасности... Вероятно, многие из них погибли...", - решили и поспешил в кубрик к матросам и старшинам. По боевой тревоге им запрещалось выходить на верхнюю палубу, и они очень смутно представляли, что происходило на море. Тем не менее они понимали, что, если началось активное преследование, немецкие подводные лодки постараются отойти.
- Ну как по-вашему: где лучше во время боя - на транспорте или в лодке? обратился я к подводникам. Этим вопросом я хотел скрыть свое беспокойство. Мне было совсем не до шуток.
- На берегу, товарищ капитан третьего ранга! - отозвался кто-то из матросов.
- А... на утопленном... были наши моряки? - обратился ко мне Свиридов.
Я не мог солгать и ответил:
- Да, были. Примерно столько же, сколько и на этом транспорте.
Лица у всех помрачнели. Матросы вопросительно смотрели на меня.
- Будем надеяться, что их спасут. Средств для этого на транспортах много. Люди наши, вы знаете, опытные, думаю, не растеряются, - обнадеживал я моряков, хотя сам не был уверен, что людей могут спасти.
- Там... товарищ капитан третьего ранга, они тоже в трюме... жили? опросил кто-то.
- Да, в трюме. На всех транспортах порядок один.
- Тогда всем не спастись. Мы ведь размещены на два метра ниже ватерлиний. Один приличный прокол этой скорлупы, - матрос постучал по борту судна, - и мы с рыбами.
- На то и война! - возразил Каркоцкий. - На войне везде опасно... и жертвы всякие бывают. Только наивные могут рассчитывать на войну без жертв.
- А что ты думал? Думал, что американцы тебя под бронированный колпак посадят?
- Да я ведь ничего не говорю, - отступил матрос.
- Вы, старшина, и в самом деле напрасно напустились на матроса, - вмешался я, - он прав: если борт пробьют, то в кубрик действительно хлынет вода. Но рыбы здесь не будет... Ни одна уважающая себя рыба сюда не войдет. Слишком уж неуютно здесь, а в их распоряжении целый океан. Зачем же им сюда лезть?
Лица моряков были по-прежнему мрачны. Моя шутка не вызвала ни одной улыбки.
- Не забывайте, что торпеды попали в корму, а наши люди, как и мы с вами, находились в носовом трюме, - добавил я.
- Война с призраками в полном разгаре, - шепотом отрапортовал мне Паластров, с биноклем в руке стоявший на левом крыле капитанского мостика. Он не уходил отсюда с момента объявления тревоги.
- По каким мишеням бьют?
- Все время слежу... Сейчас обстреливают вот эту несчастную льдинку! Паластров протянул мне бинокль.
Мейер, казалось, несколько успокоился. Он прохаживался по мостику, поминутно прикладывая к глазам бинокль.
- Как вы думаете, мистер командер, откуда нам сейчас грозит опасность? произнес Мейер, глядя на мою орденскую планку.
- Подводная опасность почти миновала. Вы же видите, что делается, - я показал на кормовую часть горизонта, где водяные шапки, вздымавшиеся над местами разрывов глубинных бомб, создавали впечатление, будто море вдруг начало бурно кипеть.
- Это ничего не значит. Они только глушат рыбу. Если бы они умели бомбить! - капитан махнул рукой. - Вы знаете, что сообщили несколько минут назад?
- Кто сообщил?
- Начальник конвоя. Вернее, он наврал нам, а ему наврали те, кто преследует фашистские подводные лодки.
- Что же сообщили?
- Будто сегодня потопили шесть нацистских подводных лодок, - капитан еле заметно улыбнулся.
Неожиданно стрельба прекратилась, и капитан пришел в замешательство.
- Что случилось? - грозно крикнул он на бак.
- Пушки перегрелись! Нужен перерыв! - ответили артиллеристы.
- Эх, и болваны же! - возмутился Мейер. - Мистер командер, у вас артиллеристы тоже такие же болваны, как мой Уильям Одд? Сейчас самое ответственное время, надо стрелять, а у него перегрелись орудия...
Я пожал плечами.
- Почему вы думаете, что подводные лодки не потоплены? - Паластров затратил весь свой запас английских слов, чтобы спросить это.
- Что вы сказали? - Мейер не понял его. Микрофон ультракоротковолнового передатчика захрипел. Начальник конвоя объявил, что потоплены еще две нацистские подводные лодки.
- Мой коллега хочет знать, почему вы не верите в правильность этих сообщений, - пришел я на помощь Паластрову.
- Я просто не верю, что Гитлер имел так много подводных лодок. Мой корабль недавно начал ходить в конвоях, но за это время наши миноносцы объявили потопленными более двухсот подводных лодок. Это же фантазия!
От непрерывной стрельбы пушки стали накаляться и на других "Либерти". Транспорты один за другим прекращали огонь. Мейера это приводило в бешенство Он полагал, что подводная опасность не миновала и стрельба из пушек единственное надежное средство против нее.
Переубеждать его мы не собирались, да и вряд ли смогли бы это сделать. Он, видимо, никому и ничему не верил.
Однако капитану недолго пришлось сокрушаться. Орудия снова становились способными стрелять. Один за другим корабли вступали в "бой", и вскоре всеобщая стрельба возобновилась.
- "Волчьи стаи", мистер командер, боятся только шума. Когда мы стреляем, они думают, что мы их видим и преследуем. Они тогда отказываются от атак. А когда мы молчим, они топят нас, - философствовал Мейер, ободренный возобновившейся стрельбой.
"Волчьими стаями" именовались маневренные группы фашистских подводных лодок. Обычно они состояли из семи-девяти подводных лодок, управляемых одним командиром. Такие группы действовали по единому плану и причиняли большой урон союзникам.
К вечеру стрельба затихла. Ночь, которая в этих широтах в мае напоминает недолгие сумерки, прошла сравнительно спокойно. Правда, по ультракоротковолновой связи беспрерывно шли приказания и информации. Летчики, патрулировавшие в воздухе, сообщали данные о "волчьей стае", которая, по их словам, все время пыталась догнать наш конвой. Но лодки, будто бы загоняемые под воду самолетами прикрытия, не могли соревноваться с нами в скорости и постепенно отставали.