Джим спустился с лестницы, вывалил яблоки из ведра, присоединив их к остальным. Учетчик записал все ведра, сделал общий подсчет. Стоя поодаль, люди крутили самокрутки, вели негромкие вечерние беседы. Потом они медленно побрели по междурядью к проселочной дороге и садовому бараку.
Джим заметил шедшего впереди старика и ускорил шаг, догоняя. Ноги у старика двигались скованно, с трудом сгибаясь в суставах.
– Это ты опять, – сказал старик, когда Джим догнал его.
– Подумал, может, с тобой поселюсь.
– Ну, разве тебя остановишь! – Было видно, что старик польщен.
– Ты здесь с родными? – спросил Джим.
– С родными? Нет.
– Если у тебя и вовсе родных нет, – сказал Джим, – так почему бы тебе в какой-нибудь приют благотворительный не податься, и пускай государство тогда о тебе заботится.
– Я верховой! – Тон старика был полон ледяного презрения. – Правда, что это такое, вам, молокососам паршивым, которые и в лесу-то не бывали, сроду не понять. Только мало кто из верховых до моих лет доживал, это точно. А слабакам, вроде тебя, плохо становилось, когда они лишь глядели на мою работу! Что мне какие-то паршивые яблоньки! А ты говоришь – в приют! Я в своей жизни делом занимался, для которого характер требуется! Я на высоте девяносто футов корягу рубил, а с меня щепой пояс безопасности срывало! Парней рядом со мной сук упавший в кашу превращал! Это меня-то в приют! Где скажут мне: «Вот, Дэн, тебе твой супчик», – и я стану макать в тот супчик хлеб и сосать потом этот хлеб и кланяться им за это? Нет уж! Скорее я с яблони сигану и шею сломаю, чем в приюте их благотворительном окажусь! Я верховой!
Они тяжело шагали между рядами яблонь. Джим снял шапку и держал ее в руке.
– Ты ничего не выгадал на своей работе, – сказал он. – А как только состарился, тебя просто вышвырнули вон!
Большая рука Дэна сжала плечо Джима с такой силой, что стало больно.
– Я много чего выгадывал, пока там был, – отвечал Дэн. – Я взбирался на высоту и знал, что ни хозяину, ни лесоторговцу, ни президенту компании это не по зубам, нет у них мужества делать то, что делаю я. Я один способен на это! И я глядел на все вокруг сверху вниз. И все вокруг казалось маленьким, мелким, и люди тоже. А я был наверху, я не уменьшался в размерах! Так что кое-что я все-таки выгадывал!
– Они наживались на твоем труде, – сказал Джим. – Они разбогатели, а когда ты не смог больше лазать наверх, тебя вышвырнули.
– Да, это так, – согласился Дэн. – Наверно, я здорово состарился, парнишка, но мне и на это наплевать. Да, черт возьми, наплевать, и точка.
Впереди показалось беленое строение, которое владельцы отвели сборщикам, – низкий сарай почти пятидесяти ярдов в длину, с дверями и маленькими квадратными оконцами через каждые десять футов. Некоторые двери были открыты, и впереди можно было различить горящие свечи и лампы. Кое-кто из рабочих, сидя в дверях, любовался сумерками. Перед длинным строением находился кран, возле которого толпился народ – мужчины и женщины. Каждый из собравшихся, когда до него доходила очередь, складывал руки ковшиком, подставлял их под струю воды, после чего в течение минуты плескал водой в лицо, омывая его и волосы, и тер одна об другую руки. Женщины несли к крану горшки и кастрюли, запасая в них воду.
Из темноты дверных проемов выныривали дети и сновали взад-вперед, неугомонные и беспокойные, как крысята. Все возвращались к месту ночлега – мужчины из сада, со сбора яблок, женщины из сарая – с упаковки и сортировки.
Углом к бараку, с северной стороны, располагалась местная лавка, сейчас ярко освещенная.
Еду и рабочую одежду здесь можно было купить в кредит по ведомости. Вереница женщин и мужчин выстроилась, ожидая возможности войти, другая вереница тянулась из лавки, люди шли, нагруженные консервными банками и батонами хлеба.
Джим и Дэн приблизились к строению.
– Вот она, ночлежка, – сказал Джим. – Неплохо бы, конечно, если бы была у тебя женщина, чтобы стряпать.
– Пойду-ка я в лавку – банку бобов куплю, – сказал Дэн. – Кретины эти платят по семнадцать центов за фунт консервированных бобов. А могли бы за ту же цену купить четыре фунта сухих бобов и сварить их. Вышло бы целых восемь фунтов.