Чтобы не было слишком заумно и скучно, говорит Аристид Иванович, манихеи разукрасили свою космологию восточным мифологическим орнаментом. (Говорят, их книги славились иллюстрациями.) История сотворения мира приобрела ботаническую наглядность. Вот такую:
Материя — активное начало Мрака — вырастила пять деревьев. Деревья принесли плоды. Плоды в мире Дыма — соленые, в мире Огня — кислые, Ветра — острые. Воды — сладкие и со вкусом пресной воды. Тьмы — горькие. Созрев, плоды упали на почву, и из них вышли архонты, демоны Мрака. Архонты Дыма — двуногие, с телом из золота; Огня — четвероногие и медные; Ветра — крылатые и из железа; Воды — плавающие, серебряные; Тьмы — пресмыкающиеся, их тело — свинец и олово. Из этих демонов произошли растения и животные. А вот цари мира: лев, орел, рыба, дракон и тот, пятиликий, о котором вы уже знаете. А как же люди? Так же, как все остальное. Допустим; а откуда все взялось в самом начале, в каком пространстве эти деревья росли? Да будто не знаете: все взялось из сверхплотного состояния Вселенной, так называемой сингулярности. (Этим же состоянием все и закончится, по осторожному предположению современной физики. И чем тогда современная физика отличается от варварских мифологий? А понтов-то — сингулярность, тыры-пыры. Черные дыры в карте звездного неба.) Чего хмуритесь, Аристид Иванович? Расскажите нам сказку с картинками.
Ну дела, хлопнул на стол книжку и ушел. Аристид Иванович! Профессор! На что он обиделся-то? Хм, книжка. “Кефалайа”. Опять какие-то восточные выкрутасы. Ладно, почитаем.
— Откуда все взялось? — спрашивает Евгений у Негодяева, когда они идут через площадь и мост над блестящим стеклом Невы.
— Из воды и простейших микроорганизмов, — рассеянно говорит Негодяев. — Где ты эти ботинки купил?
С обувью в родном городе засада, вы знаете: заплатишь двести гринов, но ни в чем не уверен. Со всем остальным — джинсами, трусами и сосисками — тоже нет уверенности, но обжопиться с шузом больнее всего. Обувь первой принимает удар всех стихий, включая мента при исполнении: тот тоже сперва смотрит на ботинки, а уже потом, если нужно, в глаза. Глаза — это ресурсы духа, состояние сознания; ботинки — платежная ведомость. Кредит доверия и просто кредитка. Следствие и причина.
— Да ладно, — говорит Евгений.
Ах, лапа! Неужели ему хочется поговорить обо всем таком и судьбах мироздания? Вы смеетесь, незлобивый друг! Вы говорите, что со столь прискорбным зудом нужно ходить на заседания Философско-религиозного общества и щупать воду, мокрая ли, в кругу таких же страстотерпцев, отнюдь не докучая друзьям. Все это так, но поверьте, и приличные люди порою размышляют по ночам в подушку о смысле жизни. Они стыдятся говорить вслух: зло, добро — абстракциями такого рода легко оперируют только школьные учителя, политики и прочие персоны гомерической бессовестности, — но непроизнесенные слова мучительно застревают в сердце, вообще в теле, и бедному телу очень плохо.
— Да вот, — говорит Евгений небрежно, — Лизе тут сочинение нужно написать, о добре и зле. Как ты думаешь, зло сильнее?
— Интересно, — говорит Негодяев, — с каких это пор ты пишешь ей сочинения. А чем они друг от друга отличаются?
Манихеи верили в непобедимость зла, но не хотели ему служить. Как ответить на вопрос об отличиях? Ложь отличается от правды только тем, что не является ею, вы помните.
— Ситуативно, — говорит Евгений, подумав.
— Как вода и снег, — и Негодяев улыбается. — Тогда это одно и то же. Пока добро, оно слабее. А как победит, уже не добро. То, что побеждает, и есть зло. Но было добром до того, как победило.
Евгений думает.
— Значит, сильнее, — говорит он.
— По определению, — говорит Негодяев. — У тебя шнурок развязался.
“Ну так завяжи”, — сказали бы мы на месте Евгения. Вот еще фокусы; что он о себе возомнил, этот maitre de plaisir, прихлебатель, гондон, недостойный человек. За чей счет ты такой крутой и чью супругу тру-ру? А ситуативно он прав: добро, зло — открой только рот, сгоришь потом от стыда.
Может быть, Евгений еще не разобрался, что к чему. Откуда ему было знать, и не у супруги же спрашивать. Кроме того, помыкать людьми так сразу не научишься, и сверх навыка здесь необходимы присутствие духа и знание психологии. Это бичом отвлеченной сатиры легко размахивать, а в глаза кого назови гондоном: а ну как тот крикнет: “нет, я не льстец?” — и кулаком тебе в ухо. Поэтому те, кто в психологии разбирается, ходят с охраной. Решив загадку мироздания подручными средствами.