Да? знаете, нам кажется — как бы это сказать, — что у вашего героя проблемы сексуального характера. Это вы почему так решили? Ну смотрите: женился рано, вынужденно и на стерве. (Угу; три слагаемых успеха в семейной жизни.) Раз он до сих пор от нее не ушел, значит, просто некуда. Будь с ним все в порядке — обязательно бы нашлось, куда. С психологией у всех плохо, но это неважно, если нет проблем в постели. Да? так, может, он потому и не уходит, что с этим у них все в порядке. А почему она тогда — ну, вот так? А, ну это от избыточности темперамента. Вот сучка, Эй, полегче! Что вас так завело? Наверное, сами с рогами.
Негодяев, между прочим, сказал умную вещь. Чуть только добро осознает мощь своих кулаков — все, прощай. Когда это происходит, где точка кипения — зафиксировать невозможно. Предугадать невозможно. Предотвратить тоже. А что можно сделать? Ничего. Принять к сведению, как и все остальное. Как смену сезонов, восход солнца, состояние сингулярности, народную мудрость и всю абсурдность существования, которое соединило в себе тело и душу.
— Горе той плоти, которая зависит от души, — сказал Аристид Иванович, — и горе той душе, которая зависит от плоти.
— Нельзя требовать от людей слишком многого, — заметил на это Негодяев. — И чему может помешать такая душа, как у них?
Аристид Иванович улыбнулся.
— Не знаю, — сказал он, — поверите ли вы мне, но я от людей не требую вообще ничего. Я просто мечтаю.
— О чем?
— Ни о чем. В этом весь смысл мечты. Когда речь идет “о чем”, не мечтают, а добиваются.
“Однако”, должен был подумать Негодяев. Вслух он сказал:
— Восемь без козырей.
— Однако, — сказал Аристид Иванович. — Вист.
— Вист, — сказал и Евгений. Нашел тоже случай продемонстрировать силу характера.
Ах, как мило: пишут пулю и базарят о том о сем. Два виста на восьмерной — это всегда похвально, но вечер, свет, тепло, благородные напитки на маленьком столике смягчают сердца и язык. Аристид Иванович не комментирует. Аристид Иванович прихлебывает густой красный портвейн. Здорово. Великолепно.
— Иному человеку его собственная душа становится столь чужой, что он падает замертво, когда приходит срок увидеть ее, — говорит Аристид Иванович. — Женя, зачем же вы червей снесли?
— Зачем Женя вообще вистовал, — говорит Негодяев. — Реально замертво?
— Когда как. Забирайте, все ваше. Порою человек не может взять в толк, что с ним произошло. В этот момент кажется, что изменения произошли внешние, не в человеке, а в мире вокруг. Как после обморока. Или комы.
— Утратил адекватность. Прошу.
— Спасибо. Говоря, что кто-то утратил адекватность, вы подразумеваете наличие таковой в прошлом. Вопрос: кому, чему он был адекватен?
— Сам себе.
— Тогда придется говорить о самоидентификации, а она доступна только высокоорганизованному сознанию. Скажу “раз”. А высокоорганизованное сознание — большая редкость. Люди живут эмоциями, на простейших реакциях. Как и животным, им мало доступен… скажем, отвлеченный субъективизм. Чтобы выявиться, их “я” должно вступить в какие-то отношения с миром объектов; без этого мира — без “ты”, “они”, “нечто” — его просто не существует.
— Пас, — говорит Евгений. — А в чем тогда сложность само… — он ловко, с глотком вина, проглатывает трудную часть слова, — если есть, на фоне чего?
— Не так просто отличить верность себе от онанизма, — говорит Негодяев. — Играйте, многоуважаемый.
Аристид Иванович с интересом изучает прикуп, берет, сносит и задумчиво смотрит на Евгения.
— Семь червей, — говорит он. — Это позиционирование, а не самоидентификация. Корректировать спекулятивное мышление реальностью, какой смысл? Если у вас на руках мизер, и в нем две зияющие дыры, можете быть уверены в том, что с прикупом придут еще две дыры, ничего больше.
— Пас, — говорит Евгений.
— Вист, — говорит Негодяев. — А фактор расклада?
— Про расклад все сейчас узнаем, — говорит Аристид Иванович, забирая первую взятку. — Ага. Семь как семь. А на мизере было бы четыре дыры.
— Согласен. А скажите, Аристид Иванович, есть у вас личные враги?
— Думаю, что нет. Но также думаю, я сам — личный враг очень многих.
— Это следствие позиционирования или самоидентификации?