Вскоре их тройственный союз немного изменил конфигурацию. Взгляды Дмитрия и Ирины становились все пристальнее, и роль Михаила теперь сводилась к роли близкого друга состоявшейся пары.
Однажды ночью, когда на спящий город в очередной раз посыпались бомбы и все трое спрятались в метро, служившем теперь бомбоубежищем, обсуждая друг с другом, сколько это продлится и хорошо ли они укрепили маскировочную сетку на порученных им объектах, рука Дмитрия крепко сжала руку Ирины, и она, неожиданно почувствовав себя счастливой, улыбнулась ему.
Она, эта пожилая женщина в смешной шапочке, и сейчас улыбается, рассказывая историю московских Жюля и Джима, и взгляд ее останавливается на большой фотографии, стоящей на полке книжного шкафа. Эта фотография гораздо крупнее других, на ней – мужчина тридцати – сорока лет, темноволосый, очень красивый, с задумчивым взглядом. Это Дмитрий. Фотография сделана через несколько лет после войны, когда он стал преподавателем физики. Ирина вышла за него замуж, родила двоих детей. Десять лет назад Дмитрия не стало. В общем и в целом, прикидываю я, они прожили вместе больше шестидесяти лет.
На фронт! На фронт!
Ирине предстоит длинный день дежурства в университете. Октябрь 1941 года, уже холодно, а впереди, по прогнозам, ждет суровая зима, и это не улучшает ее настроение. Она пытается читать книгу, которую взяла с собой, но ничего не получается – слова проскальзывают мимо сознания. Она ходит по длинным коридорам, пытаясь согреть замерзшие ноги, кутается в шерстяной шарф и прислушивается к голосам в аудиториях, где еще читаются лекции.
С тех пор, как распалась их троица, Ирину не покидает чувство оставленности и собственной ненужности. Дмитрия призвали в армию и отправили на фронт, но она не знает, где он, и не может ему написать. А Михаил сильно изменился, отношения с ним усложнились, и теперь они практически не встречаются. Узнав, что из-за сильной близорукости его не возьмут на фронт, он стал еще более желчным и циничным, в нем появилась злость, которой прежде Ирина не замечала. По преимуществу он общался теперь с молодыми людьми, которых, как и его, отказались брать в действующую армию; он все чаще терял меру, и после пары лишних рюмок его критические замечания, когда-то весьма остроумные, превращались в оскорбительные выпады и провокации. Поведение его становилось опасным, вызывающим раздражение и подозрение – иногда Ирина боялась за него. Рано или поздно Михаила могли обвинить в пораженчестве, и кто знает, к каким последствиям это приведет.
Но не только отсутствие друзей угнетает Ирину. Ее тревога имеет более глубокие корни, и она это хорошо понимает. Комсомольские собрания, дежурства, работы на оборонных сооружениях города кажутся ей слишком мелкими делами – ничтожными, недостаточными по сравнению с тем, что происходит сейчас на фронте, с опасностью, подступающей все ближе. Уже всего несколько десятков километров отделяют немецкую армию от Москвы, а Ленинград полтора месяца находится в блокаде. «Городу Петра, городу Ленина, городу Пушкина, Достоевского и Блока, городу великой культуры и труда враг грозит смертью и позором» – так недавно по радио сказала Анна Ахматова. Слова великой поэтессы, ее печальный призыв вызвали у Ирины слезы. Ей было известно, что Сталин не любит Ахматову, что он вынудил ее замолчать как поэта, однако в ссылку отправить не посмел. Должно быть, вождь партии, прекрасно знавший о любви к ней русских людей и понимавший, насколько ее голос будет весомым и убедительным, попросил ее обратиться к ленинградцам со словами поддержки в один из самых драматических моментов блокады. И это свидетельствовало о серьезности положения.
Анна Ахматова в своей печальной и патриотической речи говорила о женщинах, которые просто и мужественно защищают Ленинград и поддерживают его обычную, человеческую жизнь… «Наши потомки, – говорила она, – отдадут должное каждой матери эпохи Отечественной войны, но с особой силой взоры их прикует ленинградская женщина, стоявшая во время бомбежки на крыше с багром и щипцами в руках, чтобы защитить город от огня; ленинградская дружинница, оказывающая помощь раненым среди еще горящих обломков здания…»
«Все, и женщины в том числе, – думает Ирина, слушая эти слова, – должны совершить неимоверное усилие». Она хочет сражаться, но военкомат ее не призывает. Она делится своими мыслями с подругами, такими же, как и она, студентками, – они тоже разочарованы и огорчены. Они хорошо учились в университете, но сейчас время действовать. Если бы не война, они бы и дальше с увлечением учились на инженеров, физиков, математиков. Но они, так же как и юноши, ходили на курсы артиллеристов, парашютистов и пилотов. Девушкам тоже рассказывали, что враг не дремлет, что в любой момент может начаться война, и они должны быть готовы защищать Родину. Совсем недавно на полях и на заводах они работали бок о бок со своими товарищами, заменяя ушедших на войну рабочих и крестьян. Женщины тоже готовы отправиться на фронт, но на призывных пунктах их отправляют домой, на их заявления о готовности добровольцами идти на фронт никто не отвечает, их протесты никто не слышит. Равенство с мужчинами, которое им обещала коммунистическая партия и в которое они так верили, отступило перед лицом войны – им позволено быть лишь женами, матерями, сестрами бойцов или, в крайнем случае, медсестрами и связистками. Это несправедливо, Ирина не может этого вынести.